Страж. Тетралогия
Шрифт:
— Все, — наконец сказал я.
— И что теперь? — откликнулся Проповедник, неодобрительно следя за всеми манипуляциями.
— Теперь, как только отвар остынет, я напою цыгана.
— А булыжник для чего?
— Его следует положить на рану, чтобы он вытягивал и впитывал в себя яд.
— Ты действительно веришь, что это спасет его?
— Ответ ты узнаешь через несколько часов.
Я оказался прав. Когда ночь подходила к концу, Роман перестал метаться в горячке и его дыхание стало ровным.
Я перевернул лежащий на его ране камень, который с одной стороны потрескался и начал крошиться. Затем бесцеремонно залез в котомку цыгана, без всякого аппетита съел сухарь и кусок грудинки. Только потому, что надо было поесть.
— Судя по всему, он выживет. Поздравляю, Людвиг. Твоя ведьма знает свое дело, а в мире появился еще один оборотень. Вот только разве это жизнь? Быть оборотнем?
— Дышать, мыслить, чувствовать? Думаю, что да. Это жизнь. У каждого из нас свои изъяны, но лучше существовать с ними, чем лежать в могиле.
На это ему возразить было нечего.
Утром Роман так и не проснулся. Я подхватил арбалет и ушел на охоту. Повезло мне лишь через несколько часов, когда я заметил стадо горных коз, лазающих по скалистому склону. Я подстрелил ближайшую ко мне, еще не старую, с буро-рыжей шерстью, но всего лишь ранил. Она скакнула в сторону, не удержалась на карнизе и рухнула с обрыва вниз, тогда как все остальное стадо резвыми прыжками унеслось вверх, на недоступную человеку вершину.
Мне потребовался еще час, чтобы найти спуск, добраться до козы и освежевать ее. Когда я вернулся с тушей домой, Роман сидел, укрывшись моим одеялом, и жадно пил воду, которую я для него оставил. Его колотил озноб, а глаза были ярко-золотистые и совсем не человеческие.
— Он уже час такой, — сообщил Проповедник, забившийся в противоположный угол, словно цыган мог причинить ему какое-то зло.
— И кто из нас полон сюрпризов, ван Нормайенн? — спросил Роман, ставя опустевшую кружку на пол. — Уж чего я не ожидал, так это что страж способен сварить «Волчью сладость».
— У меня были хорошие учителя, — ответил я, сбрасывая с плеча добычу.
— Передавай им мою благодарность. Какие слова ты произнес над зельем?
— Никаких.
— То-то мне так хреново. Но это лучше, чем если бы ты превратил варево в молоко или случайно вызвал какого-нибудь демона. С последствиями я справлюсь.
— Еще воды?
Он облизал языком потрескавшиеся губы:
— Да. И мяса. Сырого. Пока я не захлебнулся слюной.
Я отрезал для него козлиное бедро, взял кружку, наполнил в ручье. Когда вернулся, Роман рвал зубами мясо, стараясь пережевывать его не торопясь и не глотать кусками. Вид у него был немного страшноватый и безумный, особенно с окровавленным ртом, но меня смутить этим было сложно. Я успел повидать куда более страшные вещи.
— Трансформация требует много сил. Мой организм перестраивается. Извини, если со стороны это выглядит очень уж отвратительно, — сказал он, когда в его руках осталась лишь кость.
— Я предполагал, что ты проснешься голодным. Как твое плечо? Мышцы были сильно разорваны.
— На мне заживает как… на собаке. Видно, Господь не зря пересек наши дороги. — Он поплотнее закутался в одеяло, вытянул ноги в стоптанных сапогах. — Я хотел попросить тебя убить меня, но потерял сознание. Хорошо, что не успел.
— Ну, по крайней мере, ты не держишь на меня зла за то, что я тебя вылечил.
— И за то, что я теперь не совсем человек? — Он сверкнул усмешкой, и мне показалось, что его зубы несколько острее, чем были день назад. — Жизнь слишком дорога, чтобы отказываться от такого подарка. Моя… болезнь займет дней пять, может быть, неделю. Затем я буду таким же, как всегда. Человеком. Потому что меня не прельщает бегать по пустошам в чем мать родила, воровать овец и выть на луну.
— Тебя не пугает звериная сущность?
— Нет. С любым зверем можно справиться. Пожалуй, следующую порцию мяса я бы съел зажаренную. Если это не сложно для тебя.
Я стал разводить костер, а он между тем продолжил, глядя сквозь Пугало:
— Зверя можно подчинить и воспитать. Я не страшусь этого и смогу жить с новым «я».
— Предпочитаешь смотреть на жизнь положительно?
— Обычно нет. Но готов получить несколько плюсов из той неприятности, что со мной случилась. В моей работе они пригодятся.
— В работе знатока древних книг или легата кардинала?
Он хмыкнул, следя за тем, как я вожусь с мясом:
— Церковь принимает в свое лоно всех, кто готов уверовать и быть с Христом. Даже таких чудовищ, как теперь я.
— Спешу тебя разочаровать, — сказал я. — Тебя вряд ли можно назвать чудовищем, Роман. Я хорошо знаком с ними. И некоторые из них когда-то были людьми.
— Ты о темных душах?
Я посмотрел на Пугало, на Проповедника:
— И о тех, кто еще не стал ими. Больше всего чудовищ не среди ругару, старг или боздуханов, а среди нашего племени. Хуже людей я пока никого не встречал.
— Я обдумаю твои слова на досуге, страж, — серьезно сказал он.
Он еще раз поел, а затем вновь заснул на несколько часов.
Пугалу стало скучно, оно вытащило из кармана кость ругару, взятую в качестве сувенира, и стало серпом что-то вырезать.
Я принес еще воды, затем зажарил все мясо, чтобы оно не пропало.
— Когда ты собираешься уходить, Людвиг? — Проповедник, все это время гулявший по склонам и любовавшийся Монте-Розой, сверкающей снежной шапкой на фоне яркого неба, вернулся и заглянул в землянку.
— Уйду, как только ему станет лучше и его можно будет оставить.
— С кем ты разговариваешь? — Цыган уже не спал и смотрел на меня золотистыми глазами.
— Со светлой душой.
— Хм. Забавно смотреть, как человек общается с невидимым собеседником. Если эта душа предлагает тебе уйти, то я, пожалуй, встану на ее сторону.
— Почему?
— Ты и так достаточно со мной повозился. Мне уже гораздо лучше, силы очень быстро возвращаются. Через два дня луна пойдет на убыль, а пока находиться рядом со мной не слишком разумно. Я буду занят войной со зверем и не хотел бы, чтобы ты пострадал ненароком. Так что, если тебя ничто не держит, лучше уходи. До Дорч-ган-Тойна отсюда полтора — два дня пути. Вверх, где на нас напал ругару, и по хребту в сторону Монте-Розы.