Стражи цитадели
Шрифт:
— Делай, как они.
Я взяла одну из иголок, воткнутых в край стола, продела в нее нитку с большой деревянной катушки и принялась подгибать и подшивать край материи, как это делали другие женщины. Остаток утра Каргета провела за моим плечом, распарывая те стежки, которые казались ей слишком крупными или неровными. Она была крайне привередлива и проявляла свое неудовольствие тем, что била меня по пальцам коротким стеком.
Утро миновало, в швейном зале воцарилась жара и запах пота многочисленных женщин, и Каргета решила, что с нее достаточно.
— Ты медлительна и неумела, — сообщила она с усмешкой. — Не знаю, долго ли ты тут продержишься.
Зои была старшей из женщин, с кривыми желтыми зубами и пятнистой кожей. У нее и у других крепостных лица были как у любых опустившихся до животного состояния женщин, где бы они ни жили: старше своих лет, помятые и подурневшие от грязи и плохой еды, в их глазах не светилось ни ума, ни надежды. Как только Каргета ушла, женщины начали тихо переговариваться, не прерывая работы, большей частью о жаре, о том, что иголки тупые, нитки грубые, а они должны делать ими приличную работу. В отличие от дар'нети крепостным позволялось говорить, не спрашивая разрешения.
Зои, возглавлявшая группу, взяла на себя труд выяснить, как меня послали в Зев'На. Она глубокомысленно кивнула, когда я закончила свою историю.
— Да, у нас тут полно таких, кто потерял мужчину, а то и троих, в лагерях. — Зои указала иголкой на женщину помоложе с дряблыми губами. — У Диавон всю деревню перебили и сожгли на учениях. Она уходила, чтобы помочь двоюродной сестре при родах, а когда вернулась, увидела, что все мертвы — и ее мужчина, и приплод ее, все. Так-то оно бывает.
— Ужасно, — ответила я, пораженная. — Твои дети… их всех?
Девушка с дряблыми губами пожала плечами.
— Ну да. Их было то ли пятеро, то ли шестеро… не помню. Кто знает, сколько их бывает? Заведу и еще, если прикажут.
Несколько женщин, как оказалось, пережили то же самое, но ни одна из них нисколько не переживала из-за утраты детей. Зато моя реакция, по-видимому, поразила их куда больше, чем их собственные кошмарные истории. Я восприняла это как предупреждение и впредь изо всех сил старалась сдерживать чувства. Я позволила им задать все интересующие их вопросы, каких оказалось совсем немного, но сама ни о чем больше не спрашивала, кроме как о работе.
В середине дня бледная девушка принесла жестяное ведро и тряпичный мешок. Каждая из нас взяла из кучи в углу деревянную миску и зачерпнула из ведра темно-коричневого эля. Потом все достали по куску хлеба из мешка. Едва успев прожевать хлеб, залпом выпить тепловатый эль и швырнуть миску обратно в угол, все снова стояли за работой. Я думала, что мы остановимся, когда зайдет солнце, но зажгли лампы, и мы шили еще часа два. К тому времени, как вернулась Каргета, чтобы проверить работу за день, пальцы на руках мучительно ныли, ноги горели, а перед глазами все плыло. Мы налили в деревянные миски жиденький суп. Я, как и остальные, вытерла миску куском хлеба, а потом туда же зачерпнула эль из стоявшего у дверей ведра. Пока мы ели, пили и складывали миски обратно в угол, женщина-зид тщательно проверяла каждый кусочек нашей работы. Лишь после того, как она дала разрешение, мы отправились в спальный барак.
Большинство женщин падали на лежанки, даже не раздеваясь, и присоединялись к тем, чей храп, словно гром, перекатывался под стропилами низкой крыши. Никакой запирающейся наружной двери не было, и за два часа наблюдения уже слипающимися глазами
Еще одна рискованная вылазка, прежде чем заснуть, решила я. Мне хотелось выяснить, где я нахожусь. Прокравшись мимо рядов спящих женщин, я выбралась наружу и вверх по ступеням во внутренний двор. Ночь была холодная, небо затянуто пыльной мглой. Не видно ни звезд, ни луны. В каждом из углов двора горели одинокие факелы, скупо освещая то, что лежало по эту сторону стен.
Через двор, на южной стороне, как я помнила из утренних наблюдений, стояло простое двухэтажное здание, в котором располагались швейные залы и прочие мастерские, и рабочие помещения. Позади меня, над спальным бараком, тонкие, заостренные башни из темного камня высились в ночи, словно пики, вонзающиеся в небо, их прорезало множество высоких окон, светящихся темно-синим или зеленым светом. Я решила, что это, должно быть, главная часть крепости, поскольку она заметно возвышалась над открытой колоннадой, образовывавшей восточную границу двора — рабочего двора, как я расслышала название своего нового дома. Укрепления Г-образной формы огибали дальний угол двора и уходили влево, образуя восточную стену крепости.
Колоннада отделяла жилища рабочих от следующего внутреннего двора, образованного восточным крылом укреплений и другим высоким каменным зданием. Обращенное фасадом к крепости, здание напротив нее казалось менее внушительным, чем она сама, но определенно более значительным, чем рабочие помещения. В его окнах также горел свет.
К западу — справа от меня, стоящей на ступенях барака, — сгрудилось скопление низких кирпичных построек, которые могли быть казармами стражи, другими мастерскими или, может быть, спальными бараками для мужчин. Еще дальше, в темноте, находилось что-то, от чего шел омерзительный запах, как от запущенных конюшен.
— Что ты здесь делаешь?
Я резко обернулась и встретила пустой взгляд Каргеты. Я мигом рухнула на колено и опустила глаза.
— Уборная, ваша милость. Никто не сказал мне, где ее найти.
— Тебе следовало позаботиться об этом раньше. Шляться в темноте запрещается! — Она указала в угол двора. — Найдешь там все необходимое. И сразу после этого возвращайся назад, в барак.
Я снова склонилась перед ней и поспешила в темный угол, на который она мне указала. Проверять, подчинилась ли я, к моему великому облегчению, она не стала. Мне не хотелось привлекать к себе дальнейшее внимание, и я поспешила назад, к своей лежанке. Вытащив нитку из подола своей юбки, я спрятала ее в уголке постели. Один день прошел.
Четырнадцать дней. Так много надо узнать. Я не могу спрашивать обо всем сразу, но и откладывать расследование до тех пор, пока не освоюсь здесь, я тоже не могла.
Наш барак на самом деле был частью подвальных помещений крепости. Сами лорды жили над нами, как мне сказали, хотя никто из женщин никогда их не видел. Они слышали разнообразнейшие сплетни о лордах: что те были богами или гигантами или же состояли скорее из духа, нежели из плоти. Все соглашались на том, что лорды могут читать в твоей душе, если таковая у тебя есть. Зиды утверждали, что крепостные вовсе не имеют души, потому что у них нет «истинных талантов» — то есть колдовского дара. Все женщины верили в справедливость того, что мы служим столь могущественным господам, как бы нами ни управляли. Если таковым, очевидно, был и задуман мир, что же с этим можно поделать?