Стрелецкая казна
Шрифт:
Воевода нахмурился, но, немного меня зная, понял, что разговор важный и не очень приятный. О приятном я сообщил бы громогласно.
— Хабар, — прости, отчества не знаю, — пленного я взял, попытал немного. В набеге сорок тысяч татар казанских и двадцать тысяч ногайцев в союзниках. Воевода аж крякнул с досады.
— Правда ли?
— За что купил — за то продал, но, похоже — правду говорил.
— Хорошо, что наедине сказал, эти бы в панику ударились, — он кивнул на ополченцев.
— Гонцов послал ли? Хабар помялся.
— Не успел, врасплох застали. Ничего, стены крепкие, пороха много, рвы глубокие. Даст
— Из города я пришел, много беженцев в лес уходят.
— Правильно делают, у нас продуктов на месяц только хватит, не могу лишние рты кормить. Весь урожай пока в деревнях, не успели доставить. — Воевода с досады сплюнул. — Только никому не говори, — тебе сказал, потому как муж ты справный. А не возьмешь ли ополченцев? Будешь войсковым атаманом. У них разброд один.
— Нет, уволь, Хабар. Помогать буду, чем смогу, но не начальник я.
— Жалко.
Мы разошлись, пожелав друг другу удачи. Воевода, отойдя на несколько шагов, остановился, окликнул меня:
— Эй, Георгий!
Чуть не забыл — я же представился ему как Георгий, и дружинники знали меня под тем же именем. Я подошел.
— Ты главного не сказал, или не узнал — есть ли у них пушки?
— Прости, воевода, запамятовал. Пушек нет, налегке пришли. — Есть Бог на свете — хоть одна хорошая весть!
Воевода с эскортом дружинников ушел. Я подошел к ополченцам, спросил, где найти родственницу.
— Женщины там, в соборах, вместе с малыми детьми.
Я побрел к церквам. Обошел сначала Михайло-Архангельский собор, потом Спасский. Нашел Лукерью с детьми, передал привет от Ивана.
— Где муж мой, жив ли он?
Я, как мог, успокоил женщину, рассказал, что жив ее муженек, ждет, пока осада кончится, сказал, где стоят ушкуи. Лукерья поблагодарила меня сквозь слезы. Я же пошел искать дальше.
Елены нигде не было. Мне подсказали, что часть горожан укрывается в хозяйственных постройках, прилепившихся к стенам.
Тщательно обыскал и их. Мои поиски никого не удивляли — я такой был не один. Неужели в лес удалось убежать? Надо брать ситуацию под контроль.
Найдя свободное местечко, я лег, закрыл глаза. В сон-то я наверняка не проникну — в такие дни ложатся спать поздно, сморенные усталостью. Может, получится увидеть окружающее глазами Елены?
Так, сосредотачиваюсь, вызывая в памяти лицо Елены. Смутно, очень смутно — город, дорога, татары, лошадь в телеге, за которой плетутся связанные веревкой люди, в основном молодые — девушки, парии, подростки. Господи, да она же в плену!
Я резко открыл глаза и сел. Голова закружилась. Опершись о землю рукой, я глубоко вздохнул. Так, пробуем еще раз. Я не узнал главного — какой дорогой их гонят, как далеко они от города?
Улегся снова, закрыл глаза. Попытался вызвать образ ее, проникнуть в память. Почему видения такие нечеткие? Господи, какой я тупица — это же из-за слез. Как до меня это сразу не дошло.
— Лена, соберись, вспомни дорогу — я тебе помогу, припомни — куда тебя вели?
Ага, вот ее улица, сбоку идут татары, подгоняя пленников тычками копий. Заводят в лодки, переправа, один из парней бросается в воду, пытаясь уплыть. Татарин пускает стрелу, и беглец скрывается под воду. Берег, сбитые в кучу пленным — много их — не одна сотня. У каждого связаны руки, и многие еще связаны между собой веревками. Я помню это место, бывал здесь. Дальше, какой дорогой поведут дальше? Пленников поднимают, привязывают к телегам, и обозы уходят. Ага, обоз с Еленой на развилке уходит правее, эта дорога потом идет по земле луговых марийцев.
В это время о мои ноги кто-то споткнулся, выматерился. Связь с Еленой прервалась. Чтоб тебя, мужик! Какого черта тебя ночью носит? Ладно, главное узнал. От переправы идут две дороги — я знал, на какой дороге мне искать женщину. Все, надо из крепости убираться. Конечно, как боевая единица я стою больше, чем десять ополченцев, но осада может продлиться долго — не одну неделю, и потом выручить дорогую мне пленницу будет нереально. Надо спасать сейчас, в дороге, когда и охраны немного, и природа позволяет подобраться поближе — лес, заросли кустарника.
Ладно, найти и приблизиться — не проблема, и охрану перебить сумею. Сложность вот в чем — как назад Елену в целости довести. Татары в обозе людей не жалеют: все идут босиком, ноги к вечеру так сбиты камнями и исколоты травой, что пленники мечтают об одном — рухнуть на землю и дать ногам покой.
Так, мысли в сторону, ночью обоз стоит на месте, стало быть — и обратная дорога короче будет. С Богом! Я перекрестился на крест Спасского собора и прошел через степу в укромном уголке. Срочно нужен конь. А где его взять, как не у татар? Я отошел подальше от крепости — там слишком много народа — и пошел по улице. Из-за угла показался татарин, ведущий за уздцы коня. Через спину животного была переброшена переметная сума, раздувшаяся от богатой добычи. На меня он не обратил внимания — свой же идет, Нижний город богатый, добычи на всех хватит. Я аккуратно тюкнул его кистенем в висок и оттащил во двор. Взял под уздцы коня и повел дальше. Спокойно перешел через деревянный мост (не забыть бы подпалить его на обратном пути, глядишь — бросить трофеи татарам придется) и, отойдя подальше, сбросил переметные сумы и взлетел в седло сам. Нахлестывал чужого коня нещадно, желая лишь одного — быстрее догнать колонну пленных.
Вот и поляна, где собирали пленных. Я резко остановился и завел коня в лес подальше. Надо бы запомнить место — обратно придется ехать на коне вдвоем. Ползком подобрался к поляне. Эх, было бы у меня время — сейчас бы моя сабля вдоволь напилась вражеской крови!
Впереди, на большой луговине, горят костры… По периметру — часовые, группами по три-четыре человека, в центре — телеги, укрытые холстинами, вокруг — люди вповалку. Сон и усталость свалили всех. Как же мне найти Елену? Все надо делать быстро. Подобравшись к одному из постов, встал и спокойно, как свой, подошел. Когда до дозорных осталась пара метров и меня спасала лишь темнота, выхватил саблю и в мгновение ока зарубил двух нукеров. Трупы оттащил за ближние деревья. Вдруг наткнется кто раньше времени?
Смело побрел между пленниками. Издалека да в темноте никто из татар не опознает меня — одежда и шлем успокоят. Сердце глухо бухнуло — вот она! Руки связаны впереди, еще одна веревка — на шее, тянется к другим пленницам, ноги сбиты в кровь.
Я дотронулся до плеча, потряс — нет, не просыпается. Толкнул сильнее. Глаза ее распахнулись, рот раскрылся, и если бы я не успел закрыть рот рукой, она бы закричала. Конечно, выглядел я в темноте, как татарин. Слабый свет луны не позволял меня разглядеть.