Стрелка
Шрифт:
– Дык… вы ж кажный божий день моетесь. Задницы ваши уже и всему войску знакомы. Вот князь и явил милость, велел в добрую баню привесть. Чтоб не на ветерке да в неудобстве, а на полке да с веничком… Гы-гы-гы…
Что-то мне…
«Минуй нас пуще всех печалей И барский гнев и барская любовь».Да и вообще! На хрена мне княжеская милость?! У меня у самого — милости нет, и чужой — не надобно! У меня главная задача ещё с Рождества: сидеть тихо-смирно, не отсвечивать, не выпендриваться, не
То спишь не так, отчего кол осиновый едва не вбили, то на зарядку сбегал — утопленники сыскались. Теперь вот и сполоснуться после трудового дня нельзя: помыл задницу — сразу к князю зовут.
Факеншит! Не «Святая Русь», а минное поле — на каждом шагу фокусы. Хочу домой, в Пердуновку! Все двери закрыть, все ворота забить, и пусть вся эта «Русь Святая»… там где-нибудь за забором… «глаза сосёт». Со своими князьями, попами и заморочками.
Но просто «послать»…
А если — «послать», но — «фигурно»? С выдумкой, с фантазией… Дипломатично…
«Дипломатическая болезнь» — слышали? А «медвежья болезнь» — знакомо? А — совместить?
– Э… Любезнейший. Передай господину своему мою скорбь великую.
– Цегось?!
– Тогось! Скорбь. От невозможно явится по высочайшему зову его. Ввиду факта наличия присутствия обострения… геморроя.
– К-когось?!
– Факеншит! Кровища! С задищи! Хлыщет! Перенапрягся я, вгрёбывая веслом лодейным. В устремлениях к славе воинской, в возжелании по-истребить агарян безбожных, в чаяниях приумножить славу доброго князя нашего Володши Васильковича. От того и омовения ежедневные совершаю. Во избежание и для облегчения. Ран своих телесных. Ты сам-то глянуть не хочешь? Заглянуть поглубже для удостовериться? А что ж так? По Закону Божьему, при таких делах, столько бед и забот, что… что надлежит мне сидеть в доме своём и не выходить, пока не очистюся. Вот дом мой, стяг бояричев, под ним и сижу.
Тут — ни слова неправды. Просто… некоторое преувеличение и экстраполяция. Съел я чего-то. Весь день — «кишка с кишкою говорит». И — «просится к бумаге». «Минута — и стихи свободно потекут». Ну, может, и не стихи — я особо не приглядывался. Может, там и кровь моя алая… Никто посмотреть не хочет. Злые они все… Вот и мучаюсь страхом: а вдруг у меня это самое? А вдруг я от этого помру?
Кстати, в средневековье есть аналогичные примеры. В смысле: помирают. А вот как с этим среди попандопул? Условия-то жизни у всех одинаковые…
Слушавший эту белибердень с распахнутым ртом Лазарь, вдруг участливо спросил:
– Болит? Сильно?
– А? Нет. Но лучше бы полежать. На всякий случай.
– Конечно, сейчас я слуг пришлю. Ты извини, я схожу. Князь зовёт! В баню! Это ж… Это ж ближний круг! Честь редкостная! Сам понимаешь, мне ж тут жить… Да и вообще… Сам князь!
Лазарь быстренько собрался и, в сопровождении княжеского сеунчея, отправился в сторону городского посада.
Лазарь прав: «банное братство» — это важно. То — спинку потёр, то — парку поддал, по-ржали весело, делишки перетёрли…
«Эй, подвинься, я присяду Здесь на „Вы“ не говорят».Была у одного украинского президента такая команда. Назывались — «Люби друзи». Тоже любили — в баньку толпой. Где и «друзились». Знакомый генерал как-то делился впечатлениями. От той помойки. В смысле: помылись они там.
Не помогло. «Друзи», даже и помытые, а — не «люби»… Электорат, знаете ли… «у своём ставку моется».
А ведь некоторые так рвались, так о месте на том полку мечтали…
Мирный пейзаж, освещаемый заходящим солнцем «угол» — поворот русла Волги, от чего и название города пошло, действовал умиротворяюще. Красиво. Где-то здесь родственник Святой княгини Ольги — Ян Плесковитич основал город, а точнее — прибрал ранее существовавшее городище. Угличе поле.
То, что этот город — «поле», долго говорили. Да и местность здесь… непривычно для меня ровная. Холмы-то не над берегом, а дальше.
Как-то майским вечерком пришлось мне на тех холмах собак погонять: мы с женой и приятелями искали церковь с «Неупиваемой Чашей». Почему в Угличе? — А почему нет? Подруга жены решила, что мужу — уже пора. Прикладываться к иконе, а не к чему покрепче.
Вообще-то, икона в Серпухове. Но нам с приятелем было уже всё равно. Чего с бабами спорить? — Пошли, ща найдём.
Был здесь Ян Плесковитич, ещё в 19 веке часть местности называли Яново поле, были, лет 200 назад, викинги, «скандинавская феодализирующаяся знать», разрушали городок Изя Блескучий с Ростиком Смоленским. После — дотла сожжёт Батый, выжгут тверские князья. Ещё один Ян — Ян Сапега в Смутное время убьёт здесь 40 тысяч местных жителей…
Нормальная русская история. Так с чего ж мне так муторно на душе?
Вечерние сумерки густели, переходили в ночь, лагерь постепенно затихал. Костры уже погасали, воины похрапывали, изредка вскрикивая от ночных кошмаров, вызванных напряжением дневной работы.
За эти несколько дней войско втянулось в режим, слабые — заболели, остальные — приспособились. Усиленная рыбно-мясная диета — очень этому поспособствовала.
Но, как пишет Энгельгардт:
«Харч хороший — сам работать не заставит… Если нет выгоды более сработать, если работаешь не на себя, если не работаешь вольно, если работу сам учесть не можешь, то и не заставишь себя более сделать, — всё будешь прилениваться, приберегать себя, в жир пойдешь, отъедаться станешь».
У нас — работа «не на себя». Гребём все вровень — какая тут «вольная работа»? Вот воины и «прилениваются», ориентируются на слабейшего: «как бы не перетрудиться».
Один я, как дурак…
Да как же мне эта «Святая Русь»… всё время — в поперёк! Я весло рву, мышцу набираю. Мне же в бой скоро идти! Супостата-то надо посильнее ударить. А эти… отъедаются.
Это ещё хорошо, что мне в пару, на другом борту, Сухан сидит — хоть лодейку не разворачиваю.
Если я правильно понимаю, то такие сытые мужички скоро начнут изливать свою накопившуюся энергию… разными доступными им способами. Преимущественно двумя: морды бить и залазить. Или — на баб, или — на друг друга. А какие здесь могут быть другие физкультурные развлечения? Управлять рационами начальство не может — централизованного снабжения нет. Брома в каждый котёл — нету. Разве что, поднимет скорость движения каравана. Ударим физухой по гормонам?