Стреляй, я уже мертв
Шрифт:
— Ладно, Ханна, позволь рассказать мне. Мне нравится беседовать с Мариан. Жду вас завтра к двенадцати. Это подойдет?
Ханна проводила Мариан Миллер к двери и на прощанье произнесла:
— Пожалуйста, не слишком его утомляйте, он еще не оправился от последнего инфаркта.
— Последнего? Я не знала...
— У него было три сердечных приступа. Врач велел ему не переутомляться. Всего пару дней назад он выписался из больницы.
— Обещаю, что постараюсь не слишком его утомлять и закончить как
— Так сделайте это.
Она почувствовала головокружение. Целый день она провела в этом доме, обмениваясь со стариком историями. Они вдвоем могли бы написать книгу. Эта мысль вызвала у нее улыбку.
Она вела машину медленно, пытаясь запомнить каждое слово. Изекииль открыл дверь к судьбам, которые она, казалось, отчетливо видела. В отель она приехала изнуренной, с деланием лишь принять душ и лечь спать, не прерывая при этом размышления.
Утром она пришла в назначенное время. Мариан встала рано с деланием прогуляться по Старому городу. Она покинула американский квартал примерно в восемь, когда Иерусалим уже просыпался, и быстрым шагом направилась к Дамаскским воротам, в этот час сотни человек пересекали их в обоих направлениях.
Торговцы открывали свои магазины, на рынке останавливались перед лотками женщины, опытным взглядом осматривая только что выложенную зелень, прибывшую из окрестных деревень.
Мариан остановилась перед магазином, откуда исходил аромат ванили и фисташек. Она не могла устоять перед искушением и купила несколько сладостей.
Она шла по Старому городу, не выбирая направления, покинула арабский квартал, чтобы затеряться на улочках христианского, оттуда оказалась в армянском и, наконец, в еврейском.
Она не могла избавиться от ощущения неловкости при виде евреев, одетых в черные лапсердаки и со спускающимися из-под шляп пейсами.
Уже было десять часов, когда она быстро вышла через Дамаскские ворота, чтобы вернуться в отель и сесть во взятую напрокат машину. На этот раз к дому Изекииля она ехала быстро, предчувствуя, что старик из тех, кто стражайше блюдет пунктуальность. Дверь открыла его внучка Ханна.
— Мне пора идти, но постараюсь поскорее вернуться. Дедушка плохо спал, хотя уверяет, что чувствует себя хорошо.
Она протянула бумажку с написанным на ней номером мобильного.
— Хотя я буду на занятиях, телефон оставлю включенным. Я очень обеспокоена, если вы заметите, что он плохо себя чувствует, звоните, и пожалуйста, не утомляйте его, как вчера.
Мариан пообещала, что постарается завершить беседу в этот же день.
Изекииль сидел у окна, откуда обозревал Иудейские горы. Казалось, что его мысли витают где-то далеко.
— Я принесла вам кое-какие сласти, надеюсь, что вам понравятся, — сказала Мариан, выдавив из себя самую приветливую из своих улыбок.
— Садитесь. Хорошо
— Да, проспала больше восьми часов. Ханна сказала, что ваша ночь прошла не очень хорошо...
— У стариков чуткий сон, а моя внучка разволновалась без причины. Она даже хотела позвонить в университет и остаться дома, но я настоял на том, чтобы она ушла. Так будет лучше, вам не кажется? Чья очередь рассказывать? Ваша или моя?
— Я не хочу вас утомлять...
— И я не услышу вашу версию того, что случилось с семьей Зиядов? Ну уж нет. На чем мы остановились?
— Как раз должна была начаться Первая мировая война.
— В таком случае, теперь моя очередь говорить.
***
Дина тревожилась. В то утро она пошла на базар в сопровождении своей матери Саиды и дочери Айши, там ходили слухи о неминуемом приезде паши Ахмета Кемаля, министра по делам имперского флота, губернатора Сирии и главнокомандующего Четвертой Османской армией. Если слухи окажутся правдой, Кемаль — человек кровожадный и непредсказуемый, готовый обуздать тех арабов, что мечтают о создании собственного государства вне империи.
Она боялась за Ахмеда и за своего брата Хасана, они так часто посещали собрания, где говорили о том, что скоро арабы обретут независимость от турков.
Она услышала, как кожевенник шепчется с мясником, и оба предсказывали смутные времена.
— Женщины вечно придают слишком много значения слухам с рынка, — сказал ей Ахмед.
Несколько дней спустя вместе с мужем и матерью Дина наблюдала за триумфальным въездом в город Ахмета Кемаля. Они вернулись домой, завороженные окружающей пашу роскошью.
— Такого парада я в жизни не видела, ему кидали лепестки роз, а народ пел. Я плохо его рассмотрела, но он кажется очень высоким, — рассказала Дина дочери, которая жаждала узнать подробности.
Всего неделю спустя Ахмед присутствал на одном из собраний, которые созывал Омар Салем.
— Кемаль-паша, похоже, верит только немцам, — с горечью произнес он.
— Да, с тех пор как правят три паши, все офицеры в их войсках — немцы, — прибавил Хасан.
Ахмед слушал их молча, обеспокоенный тревогой, которую читал на их лицах.
— Но в войсках султана много и арабов, и даже евреи есть, — осмелился он сказать, хотя и без особой убежденности.
— Но Кемаль нам не доверяет. Говорят, он прибыл сюда, чтобы подавить любую попытку мятежа, — вмешался Хасан.
Вошел слуга и что-то прошептал на ухо Омару, который тут же с улыбкой поднялся.
— Друзья мои, у нас неожиданный гость. Здесь Юсуф Саид.
Молодого человека, друга сыновей Хасана и Лайлы, и хозяин, и его гости приняли со всем дружелюбием. Он выглядел немного усталым, поскольку недавно прибыл из Каира.