Стреляющие горы

Каждое горное ущелье прекрасно своей неповторимостью и чарует взгляд именно новизной пейзажа, Панкисское же — еще и своим величием. Оно покрыто в своей верхней части могучим лесом и почти сплошным подлеском. В уютных долинках, очищенных от леса, — сакли. Как ласточкины гнезда. Постепенно горы расступаются, образуя широкую долину, но местные продолжают называть ее ущельем. Собирая родники и ручейки, бурливо несется, рассекая долину пополам, белопенная речка. По ее берегам — крупные поселки. Добротные дома, фруктовые сады и виноградники. Чуть поодаль от одного из таких поселков — длинные строения, похожие на бараки.

Перед ними — ровный плац размером с большое футбольное поле. Этот барачный городок огибает проселочная дорога, твердая и каменистая, проросшая низкой, жесткой травой, с едва заметной колеей. Она прорезает густой лес и, выйдя на уютную зеленую поляну, упирается в глухие ворота. Всё, что за ними, надежно сокрыто от посторонних глаз высокими кирпичными стенами, над которыми возвышается, напоминая собой минарет, надвратная вышка. В ней — охрана. Трое крепких мужчин лет по тридцати — тридцати пяти.

В пирамидке покоятся автоматы Калашникова, рядом — аккуратно уложенные подствольные гранаты и пара «Стингеров». Один из охранников, прильнув к амбразуре, не спускает глаз с дороги, двое других молча играют в нарды. Прерываются, услышав звонок радиотелефона.

— Не видать?

— Нет.

Звонили с террасы, где в креслах для чаепития сидели двое холеных и осанистых мужчин. Один — с черной, окладистой бородой, второй чисто выбрит. Бородатый повелительно бросает в трубку:

— Не прозевай! Мы ждем.

Положил на столик радиотелефон и продолжил прерванный разговор:

— Имя какое взял себе: Хасан! Как возомнил о себе безродный охотник!

— О, Аллах! — провел по щекам ладонями рук безбородый. — Не ты ли позволил простому охотнику так возвеличиться?

— Не ты ли простил ему его уголовное прошлое? — парировал упрек бородатый.

Безбородый вопросительно посмотрел на собеседника.

— Да, да, — продолжил бородатый. — Разве ты не знал, что он дважды судим? Правда, еще при Советах, но Аллах все видит и все знает.

— И за что?

— Первый раз — за воровство из колхозной отары пары барашков. Был пойман и осужден. Второй раз — за убийство колхозного пастуха, который сдал его в первый раз. До конца этот срок не отсидел, бежал и некоторое время находился в розыске. Когда Дудаев пришел к власти, примкнул к нему. Отличился жестокостью, стал его подручным. Послал его Дудаев в тайную диверсионную школу, которая была под крылом английских и американских спецслужб. И вот — Хасан!

Историческая справка

В 1090 году от Рождества Христова вождь ассаинов, одной из сект исмаилитского толка, Хасан ибн Самбах, бежав из Египта, появился в горах близ Каспийского моря и объявил себя скрытым имамом, получившим благословение Аллаха открыть царство небесное на земле. Он захватил горную крепость Аламут, превратив ее в свою базу, где готовились агенты и убийцы для посылки их по всему государству сельджуков. С помощью проповедников Хасан распространял свое так называемое учение о чистоте Корана, а с помощью террористов распоряжался жизнью повелителей государств и княжеств Ближнего и Среднего Востока. С суеверным страхом организаторов террора называли «горными шейхами», которых по вере своей воспринимали как посланцев самого Аллаха, благословившего «скрытого имама» на богоугодные свершения. Темный люд был убежден, что «скрытый имам» борется с теми, кто отступил от изначального Корана, и с теми, кто не верит в единого бога, борется против «людей писания», то есть против христиан и иудеев.

Организация ассаинов имела строгое иерархическое разделение. Шейхам были подчинены «великие миссионеры» — дай. Они руководили миссионерами, которые рассылались во все концы мусульманского мира с проповедями. На самом низу были федаи — исполнители смертных приговоров тем, кто не внимал проповедникам или являлся политическим противникам Хасана. Фанатики-федаи исполняли смертные приговоры без малейших сомнений, надеясь на то, что сразу же после своей гибели, в большинстве случаев неизбежной, им обеспечен прямой путь в рай.

— Нас самозванец на какое место определит? — спросил как бы самого себя безбородый. — О, Аллах! Слава ему.

— Пусть тех, с кем пойдет, распределяет, — с явным пренебрежением ответил бородач. — Мы как готовили боевиков, как лечили раненых, так и продолжим по воле Аллаха, слава ему.

— И все же, — задумчиво проговорил безбородый. — Кто мы и кто он, назвавший себя Хасаном? Мы — уважаемые в своих тейпах, знатные люди, он же — нищий пастух. Охотой добывал себе пропитание. При Дудаеве выдвинулся жестокостью своей. О, Аллах! Что творится на свете по твоему предопределению. Теперь мы должны встречать его с почетом и исполнять его волю.

— Не волю самозванца, но волю тех, кто щедр. Сам он такой же невольник, как и мы с тобой. Он — надутая кукла. Без денег оттуда, он — ничто. Его избрали, как самого жестокого.

Звонок радиотелефона прервал разговор. Бородатый взял трубку без промедления:

— Говоришь, едет? Немедленно открывайте ворота.

И своему собеседнику:

— Пошли.

— Я бы встречал его без папах. Снимем и оставим их здесь.

— Не стоит. У нас одни хозяева. Раз они возвысили его, пусть будет так и для нас.

— О, Аллах! Слава ему.

Внедорожник, миновав гостеприимно распахнувшиеся ворота, не свернул на стоянку, что была в стороне от террасы и на которой находилось несколько машин, а подрулил к водоему, с фонтанчиком в центре. Телохранитель, выскочив первым, отворил заднюю дверцу, и Хасан горделиво, вроде бы не замечая спешивших к нему хозяев, вышел. Это был настоящий горец. Высокий и стройный, борода черная, лопатой. Одет в светлый, легкий костюм, на голове — папаха серого каракуля.

Он подошел к водоему и, встав между двумя плакучими ивами, словно не замечая окружающих, залюбовался стайкой форелей.

Руководители базы подготовки боевиков покорно ждали, когда гость обратит на них внимание.

Наконец Хасан обернулся, и тогда хозяева, подобострастно приложив правые руки к сердцам своим, приветствовали гостя:

— Салям алейкум.

— Алейкум ассалям, — небрежно бросил Хасан и, уже строго, распорядился: — Ведите в дом.

Вошли в просторную, всю в коврах, комнату. Стены увешаны кинжалами и саблями. На длинном низком столике — хрустальные вазы с виноградом, персиками и инжиром, на блюдах разложены сладости и разломанные на куски спелые гранаты. Хасан горделиво устроился на почетном месте и жестом пригласил хозяев садиться.

Вошел слуга с подносом, на котором дышали ароматом хачапури, в пиалах — моренный в тандыре каймак. Едва он вышел, ловко расставив все это на столике, ему на смену явился второй слуга, с чайниками и чистыми пиалами. Хотел, было, разливать чай, но бородатый остановил его повелительным жестом:

— Иди. Мы сами.

Отхлебывая небольшими глотками чай, Хасан заговорил властным тоном человека, которому перечить не принято:

— Поход назначаю на послезавтра. Подготовьте всех, кто здоров. Сколько наберется?

— Пятьсот пятьдесят. Из них более полета турок и арабов.

— Вполне достаточно.

— Да поможет тебе Аллах! — молитвенно провел ладонями по щекам безбородый.

Разговор прервал вошедший без стука слуга и прямо с порога доложил:

— Почтеннейший, один из боевиков велел тебе встретить его для уединенной беседы.

— Кто посмел мне велеть?! Меня можно только просить!

— Но он сказал именно так: «Я велю уделить мне время для беседы без посторонних».