Стремительное падение
Шрифт:
Даниэль идет к нам и берет маму под руку с другой стороны. Вместе мы подводим маму к отцу. Она хватается обеими руками за гроб и у нее начинают литься слезы.
Теперь я держу маму за локоть. Боюсь, что с ней может начаться истерика или упадет в обморок. Даниэль со своей стороны просит ее успокоиться.
Мама произносит: «Прощай» и начинает плакать навзрыд. Крепче беря ее под руки, мы с Даниэлем отводим ее в сторону.
Консильери дает команду гвардейцам поднести крышку гроба. Но я так и не успел попрощаться с отцом. Как в то злополучное утро, когда
Бросаюсь к гробу и хватаюсь за него. Только в этот момент понимаю, что мне совершенно нечего сказать. Будь он живой, мне столько бы хотелось сказать, а сейчас, когда его нет, и в гробу лежит мертвец, мне нечего ему говорить. Это уже не отец. Это просто мертвое тело.
— Прощай. Нам будет тебя не хватать, — говорю единственное, что приходит на ум и отхожу в сторону.
Гвардейцы накрывают гроб крышкой и начинают гвоздями ее заколачивать. Я возвращаюсь к маме и беру ее под руку. Под ударами молотов мама вздрагивает. Она смогла себя взять в руки, но слезы продолжают течь из ее глаз.
Милли подходит ко мне сзади и просит помочь одеть маме черную вуаль. Мы вдвоем надеваем на голову мамы полупрозрачную темную материю.
Шестеро гвардейцев поднимают гроб и начинают нести его через весь зал. Толпа расступается. Семья идет за гробом первой. За нами помощники и после все остальные.
Даниэль призывает Алана сменить его, а сам устремляется за гробом первым. Наверное, так полагается для наследника. Я и средний брат берем под руки маму и идем за старшим братом. За нами начинают следовать помощники отца.
Мы проходим через весь зал.
Люди расступились и сделали проход в центре. Все склоняют головы перед гробом. Слышатся всхлипывания. Многие женщины тихо плачут. Даже мужчины утирают глаза платками. В этом зале вряд ли найдется хотя бы один кому отец не помог в свое время. Все знали к кому обратиться в случае постигшего несчастья. Вот только здесь нет простых людей. Присутствуют лишь те, кто из себя что-то представляет или по долгу службы приближен к делам княжества.
Во дворе гвардейцы на минуту останавливаются перед раскрытыми воротами. Дальше они выносят гроб на дорогу и медленно по ней начинают спускаться. Мы следуем за ними. Не доходя нижних ворот, гвардейцы сворачивают на узкую дорожку слева. Тут неширокий проход, как раз чтобы можно было нести гроб. С одной стороны скала, с другой крутой спуск метров на десять вниз. Гроб вносят в грот, служащий родовой усыпальницей и кладут на свободную нишу в конце.
Гвардейцы уходят и через минуту мама не сдерживается. Она начинает кричать, плакать. С ней началась истерика. Она бросается к гробу и хватается за него. Даниэль ее обнимает, разворачивает к себе и мама, заливаясь слезами, утыкается в его грудь.
На моих глазах влажно. В горле появился ком. Кулаки глупо сжимаются, будто в преддверии драки. Это от безысходности. Я прекрасно знаю, что не могу ничего сделать. Да и никто не может. Просто терплю всю подкатывающую горечь и боль.
— Надо отомстить за отца! — восклицает Алан.
— Кому?! Мертвецу?! — чуть ли не ревет на него Даниэль.
Я молчу, не вмешиваюсь. Сейчас тот момент, когда слова не нужны. Больно, но надо стерпеть. Уверен, точно также кричит и злится семья бывшего князя Оршика Малора Горана. Но кому предъявлять претензии, если оба погибли? Предложение брата — глупость. Эту будет бессмысленное противостояние. Сойдясь в поединке, наши отцы совершили ошибку и сами же за нее поплатились. Это точка в конфликте. Нет причин создавать новое противостояние.
В подобных битвах, когда сходятся не на жизнь, а на смерть, в исход поединка вкладывается удача. Видно у отца ее не хватило, Малор Горан в свою удачу вложил больше очков и тем перебил отца. Вполне может быть отец в пылу конфликта и вовсе забыл использовать удачу и бился своими силами, как это произошло у меня в стычке со шпаной.
Если было бы можно я хоть сейчас готов отдать для отца всю свою удачу, лишь бы он поднялся и тем пусть даже на годы отложил мечту стать воином и магом. Но так нельзя. Отца уже ничем не поднять.
Наконец мама берет себя в руки.
— Надо идти за поминальный стол, — говорит она, обращаясь, наверное, больше к себе. — Надо идти…
На дороге толпа сократилась вдвое. Воины ушли в казармы, где для них накрыли поминальные столы. Для прочей знати и приближенных столы накрыты в саду замка, куда мы сейчас направляемся. Для простолюдинов поминальные столы накрыты в шатрах напротив нижних ворот.
Взяв под руку маму, мы с Даниэлем поднимаемся по дороге обратно к замку. Алан тяжело шаркая ногами, плетется позади. Нас сопровождают те же гвардейцы, что несли гроб. На дороге полно людей. Они расступаются и тем дают нам пройти.
Нас усадили за один большой стол в центре вместе с помощниками отца. Остальные садятся за отдельные столы, расставленные между деревьями. Эта часть церемонии простая. Кто желает, произносит сам себе или столу, за которым он сидит, те слова, что сочтет нужным, пьет вино и закусывает. Все длится не слишком долго. Это не празднество. Наевшись и скорее символически напившись, люди покидают поминальный стол.
Мама ничего не хочет говорить. После истерики она опустошена. Она не хочет есть. Взяв бокал вина, мама пьет маленькими глотками. Сейчас особенно заметно, насколько она устала. Всегда ровная спина все еще ровная, а вот плечи опустились.
Поочередно для всего стола говорят помощники отца. Вспоминают чего-нибудь хорошее и тем с ним прощаются. Потом говорит Даниэль. Он рассказывает, каким хорошим для нас детей был отец. Это верно. Пусть он всегда был в делах, его редко было застать свободным, но он всегда был рядом. Мы знали, случись что и он поможет. А это очень многое значит. Это я понимаю только сейчас, когда мы его потеряли.
Алан не стал ничего говорить вслух. Мне же за взрослым столом брать слово не полагается.
Понемногу люди стали расходиться. Когда осталось меньше половины, мама поднялась и сказала, что хочет побыть одна. Ее вызвалась проводить Надин Шелби.