Стрежень

Липатов Виль Владимирович

Степка привстает с лавочки. Какой он человек? Ему приходит на ум, что он никогда еще не задавался этим вопросом.

Какой он человек, Степка Верхоланцев, — хороший, плохой, смелый, трусливый, честный, нечестный, щедрый, жадный?

Мать честная, не знает!

Как сказать, что хороший, коли он ничего хорошего, важного в жизни не сделал; как сказать — храбрый, если он не совершил ни одного героического поступка и только мечтает о нем; как сказать — честный, коли его честность не проверена, ну хоть бы чужой кошелек найти, чтобы вернуть владельцу в целости и сохранности. Вернее будет сказать, что он плохой — недавно уснул на работе, проспал полчаса, сегодня испоганил невод, огорчил

дядю Истигнея и всех рыбаков; вернее сказать, что он, ну, положим, не трус, а все-таки трусоват, хотя бы оттого, что еще в прошлом году взял в библиотеке книгу, потерял и до сих пор боится пойти в библиотеку, и его собираются вызвать через суд, и он боится участкового милиционера Рахимбаева; вернее сказать, что он нечестный, так как два года назад стянул у отца деньги на ружье и молчал до тех пор, пока не купил, хотя отец подозревал младшего братишку и тихонько от матеря и Степки склонял безвинного к признанию, обещая, что за откровенность ничего плохого не будет.

Вернее, конечно, назвать его, Степку, дрянным человеком. Он человек без цели в жизни, без руля и ветрил, какой-то бескрылый. Не знает, чего хочет в жизни. Вот Виктория не такая, она понимает, чего должна добиться в жизни, и уж она-то определенно знает, какой она человек хороший, умный, честный, смелый. А как же!

Степка, чувствуя себя глубоко несчастным, вздыхает, отщипывает от скамейки щепочки, грызет их с печальным, убитым видом. Нет, ему определенно надо меняться, становиться другим человеком — степенным, осмотрительным, как говорит дядя Истигней. Ему нужно становиться хорошим человеком, пока еще не поздно. Но это так трудно! А впрочем…

Вот, предположим, он с завтрашнего дня станет другим. Да, да, так и надо сделать! Он сможет, конечно, стать другим, в корне переменить поведение. Что нужно для этого?.. Степка медленно загибает пальцы, перечисляя качества, которые понадобятся ему для превращения в другого человека: воля, выдержка, спокойствие, честность, смелость, осмотрительность, трудолюбие. Когда у него загнуты все пальцы, Степка начинает представлять, как начнет новую жизнь.

…Неторопливый солидный, даже нахмуренный, он приезжает на берег, забирается в завозню, осматривает невод, говорит: «В порядке!» Голос у него грубый, мужской, а перед тем как что-нибудь сказать, он, подобно дяде Истигнею, морщит лоб, думает, прикидывает. Вот, например, когда невод будет поставлен, он прищурится на него, равнодушно промолвит: «Должно, хорошо поставили!» Потом Степка вылезет на песок, молча снимет куртку, значительно поглядит на рыбаков и не бросит куртку как попало, а аккуратно свернет ее. Потом начнется выборка невода; он будет тянуть его, помогать машине, затем покажется мотня, раздастся плеск, он бросится к мотне, воскликнет: «Осетер!» И… дядя Истигней скажет: «Ты бы набил в рот травы, а!»

— Тьфу! — ожесточенно плюет Степка.

Даже в мыслях не может выдержать до конца, а что будет на деле! Ох и беда!

Степка слышит мягкий скрип калитки, дробные удары каблуков о тротуар — это Виктория, которую ждет Степка, сидя на лавочке. Он ждет, когда она пойдет в библиотеку, — чтобы поговорить, объясниться, так как после случая на промысле Виктория на Степку перестала обращать внимание. Перед концом работы прошла мимо, отвернулась, сжав губы. Степка затосковал, но остановить ее не решился.

Сейчас, услышав ее шаги, Степка вскакивает, торопливо одергивает пиджак. Стуча высокими каблучками, приближается Виктория. За добрых сто шагов она замечает Степку, чуть приостанавливается, но тут же, видимо, берет себя в руки, и шаг ее становится опять таким четким, словно кто-то отбивает палочкой по барабану.

— Добрый вечер! — смущенно говорит Степка.

— Добрый

вечер! — хмуро отвечает она.

— Куда пошла, Виктория?

— Ты же знаешь, в библиотеку.

Больше Степке ни сказать, ни спросить нечего. Он стоит возле тротуара, а Виктория — на тротуаре. От этого она на две головы выше Степки, и он поглядывает на нее снизу вверх и кажется особенно смущенным, растерянным.

— Я слушаю. — Виктория вздергивает голову.

— Виктория! — Степка встает одной ногой на тротуар. — Я, конечно, виноват, но… Я сам переживаю! Я не хотел!

— Чего не хотел?

— Запутывать невод…

— Ах, вот как! Ты не хотел!

— Конечно… я нечаянно…

Виктория держит книги, и ее тонкие пальцы в черной перчатке дробно, нервно постукивают по корешку. К Степке она повернула только голову, корпус ее устремлен вперед.

— Я не хотел… — говорит Степка.

— Не сомневаюсь в этом, — холодно отвечает Виктория. — Ты, наверное, не хотел обливать водой и Колотовкину! Тоже нечаянно!

— Она первая! — тоном школьника, пойманного строгим учителем, говорил Степка. — Сама начала…

— Мне нет никакого дела до ваших отношений! — Виктория передергивает плечами. — Можете делать все, что вам заблагорассудится!

— Сам не знаю, как получилось! — все в том же тоне школьника продолжает Степка. — Баловство, конечно. Вот и дядя Истигней говорит…

Виктория высокомерно усмехается — какой наивный! А скорее всего прикидывается простачком, чтобы обойти острый вопрос, не заговорить о том, что известно всем. Неужели он думает, что она, Виктория, не видела, как он барахтался с Натальей под яром, как боролся с ней, хохоча и обхватывая за талию руками? Весь катер видел, как Наталья подмяла Степку, навалилась на него грудью. Она, Виктория, готова была сгореть со стыда, забилась в уголок, не дышала от унижения, а теперь он прикидывается простачком, строит из себя невинного ребенка.

— Тебе лучше ждать на лавочке Колотовкину! — говорит Виктория.

— Зачем? — удивляется Степка. — Она моя соседка. Утром увижу.

— Вот и прекрасно! Встречайтесь!.. Пожалуйста, встречайся с Колотовкиной! Хватай ее ручищами. Она не стесняется!

И наконец-то до Степки доходит, что Виктория ревнует его к Наталье. Это так неожиданно, так невозможно и нелепо, что он изумленно открывает рот. На миг он представляет Наталью — ее сильную, мужскую фигуру, слышит ее грубый, насмешливый голос, видит насмешливую улыбку. Степке становится весело. Наташка! Да разве можно! Степка прыскает, но, чтобы не обидеть Викторию, вздрагивающим, приглушенным голосом говорит:

— Виктория, ты чудачка! Ты не знаешь, какая ты… замечательная! Ты замечательная! — Он не выдерживает и хохочет. — Ты замечательная, хорошая! — Степке кажется, что своей ревностью Виктория как-то приближает к нему. — Ой, какая ты замечательная! — ликует он. — Как ты могла подумать! Наташка мне соседка, понимаешь… Мы с ней с самого детства дружки… Она наша, понимаешь?

Виктория прикусывает губу. Смех Степки, его удивление она принимает за маскировку, думает, что он старается этим скрыть свое смущение. «Он не такой простой и наивный!» — думает она о Степке.

— Перестань паясничать! — Виктория топает ногой. — Ничего смешного нет! Делайте с Колотовкиной все что хотите, это меня не касается! А вот о твоем поступке, о том, что ты сорвал рабочий день, я буду говорить там, где нужно!

Степка пятится назад, спускается с тротуара.

— У меня с Натальей ничего нет, поверь, Виктория… — ошеломленно говорит он.

— Мне безразлично. — Она передергивает плечами и резко бросает: — Я ухожу. Прощай!

— Постой, постой! — пугается Степка. — Нельзя же так… взять и уйти! Я объясню!