Стриптиз — не повод для знакомства
Шрифт:
Спасибо за воспоминания пусть в старой и подлежащей ремонту, но такой важной для меня комнатушке сердца. Я вас никогда не забуду.
Сегодня я уснула у себя в спальне с Ромкой в обнимку. И ничего романтичного в этом не было. Зато присутствовало кое-что важнее. Настоящая близость. Ни тел, ни интересов или каких-то хобби, а соприкосновение душ.
На следующий день я шла по коридорам больницы, ежась от холодных взглядов, бросаемых на меня. Презрение, удивление и сочувствие. И почему-то я сомневаюсь, что дело в смерти Наташи. Сердце неистово забилось от плохого предчувствия. Неужели то, чего я так боялась, случилось? Ведь ошибившись однажды, потом всю жизнь ждешь расплаты.
Залетела в ординаторскую, дрожа от холода и испытываемых эмоций. В морге всегда было немного морозно, оттого и лежали у меня припрятанными несколько теплых носков и свитер. Их и натянула дрожащими пальцами. Села, обняв себя руками, и задумалась. А ведь такие взоры от коллег не первый день. Как минимум второй, просто за случившимся в моей жизни я этого не заметила. Зашел Виктор, кинул на меня какой-то странный, полный эмоций взгляд и вышел, так и не поздоровавшись.
Федор Степанович заглянул и, отводя глаза, позвал к себе в кабинет. Хоть бы не уволили. Мне же содержать себя и ребенка. А я вряд ли найду свободную вакансию патологоанатома в нашем городе.
Глава 12. Расхождение диагнозов третьей категории
Мой бывший начальник говорил, что из-под его крыла выходят только слабоумные врачи. Нашел чем гордиться. Станислав Сергеевич всегда оставлял на меня самую грязную и неприятную работу, а затем отслеживал мою реакцию. Искал то, что вызывает наисильнейшее отторжение, чтобы вручать подобных заданий побольше. За его садизм я ему даже благодарна. С помощью такого подхода мне удалось быстро научиться хладнокровию даже при работе с детьми. А после регулярных криков о моей адекватности и содержимом черепной коробки — еще и стрессоустойчивости. Последнее было особенно важно в работе с живыми, а не мертвыми.
Благодаря бывшему начальнику, главное правило с горюющими «не отвечать хамством на хамство» мне дается легко.
Вот у Федора Степановича я бы такому не научилась — он никогда не опускался до оплевывания чьего-то достоинства. В крайнем случае выходил из диалога, не унижая ни себя, ни оппонента.
У его же предшественника никогда не было цели помочь или научить, скорее — наказать, показать, насколько он всех превосходит.
Первое время работа в морге доводила меня до полуобморочного состояния. Голос дрожал, руки тряслись. По сравнению с начальником работа в секционной в одиночку казалась раем тишины и умиротворения. Жалобы мужу заканчивались его возмущениями: «А на что тогда будем жить? Ты ж сама хотела с мертвяками работать — так не впутывай в дерьмо, которым решила измазаться».
В один из дней зашла к Станиславу Сергеевичу в кабинет, дрожа от его злобного взгляда. Тогда еще я совсем мало работала в морге и не успела научиться смотреть на все хладнокровно. Но искренне считала себя профессионалом (ха-ха!) и постаралась на требование начальника подправить постдиагноз уверенно ответить:
— Неправильная, несвоевременная и проведенная не в полном объеме диагностика помешала установить правильный диагноз и привела к смерти. У него даже не взяли кровь на алкоголь, а его содержание в организме при вскрытии по нулям. Стопроцентное расхождение диагнозов третьей категории. Как я могу сделать вид, что не заметила перелома? — сказала красиво и пафосно. Браво. Вручила бы медаль себе «полная дура». А как иначе могла выглядеть дрожащая, вся как будто скукоженная молодая девчонка, строящая из себя уверенного и важного патолога?
— Мертвых уже не вернуть. Нужно думать о живых. И ты прекрасно понимаешь, что его не нарочно угробили. Врачей мало, они просто не успевают. Если врача уволят, то что будет с остальными пациентами? На них будет еще меньше времени, — говорил Станислав Сергеевич спокойно. Я понимала, что он злится, по порозовевшим кончикам ушей. Точнее, понимаю сейчас. А тогда меня сбила с боевого настроя именно его уверенность. И спокойствие. Ведь обычно его злость выражалась криком и прямыми угрозами.
Бывшему начальнику удалось меня убедить в моей неправоте. К тому же с врачом я не раз общалась, и ставить его под угрозу увольнения действительно не хотелось.
Я поправила постдиагноз. И получила больше должностных полномочий. Станислав Сергеевич решил, что мне нужно дать больше власти, раз уж я так легко поддаюсь его «управлению». Вот только я больше никогда не соглашалась с его идеями исправлять постдиагнозы.
Потому что наконец до меня дошло. Если родственники умершего по горячим следам напишут жалобу в департамент, то будет очень-очень плохо. Мне. Ибо по шапке получит не Станислав Сергеевич. И хорошо, если за халатность, а не за заведомо ложное заявление. Начальник наверняка бы делал вид, что он здесь ни при чем.
А вот при следующей просьбе подправить постдиагноз на меня наорали. Ибо в этот раз я не согласилась. Тогда я каким-то чудом нашла в себе силы и ответила, что уважительно отношусь к нему и к своей профессии. И на меня нельзя кричать.
И я действительно, несмотря на все, сохраняла некое уважение к бывшему начальнику. Потому что его отвратительные непедагогичные методы многому меня (что удивительно!) научили.
А его требования подправить постдиагнозы даже немного понимала. Представляла, какое давление может оказывать больница. Ведь им действительно критически не хватало специалистов.
Это я поняла, к сожалению, после следующей моей ошибки — абсолютной честности. К счастью, это продлилось недолго. Успела заметить и узнать, что в любом морге те, кто заваливал больницу расхождением диагнозов, буквально специально каждого умершего обследуя в поисках того, что не нашли лечащие врачи, — очень быстро уходили «по собственному желанию».
Так что…
Если мне нужно было помочь врачу… Если видела, что ошибка случайна, но может усложнить жизнь, то просто не искала сопутствующих заболеваний, не выявленных при жизни. Хотя облегчать или усложнять диагноз в интересах родного стационара — это дело каждого врача, этичность которого двоякая. Крайняя категоричность привела бы к тому, что врача уволили, отчего больница не смогла бы сразу найти ему замену. И у меня есть все основания считать, что мой стол несколько раз пополнялся как раз из-за того моего периода «абсолютной честности».
Сейчас я выработала такую стратегию: иду навстречу лечащим врачам по пустякам, но меня не сдвинуть с решения в главном.
Да, я наделала много ошибок. И успела о них рассказать мужу в поисках хоть какой-то поддержки, помощи или утешения. И сейчас я стояла перед своим добрым начальником и получала пинок от кармы. Или как там это называется, когда приходит время расплачиваться за свои ошибки? Не знаю, каким образом, но бывший распространил информацию о том подправленном постдиагнозе.
И если сейчас, не по горячим следам, меня трудно за это уволить, то подпортить репутацию или довести до увольнения — запросто. И Федор Степанович предложил тот единственный вариант, что видел: взять отпуск пораньше, пока слухи не улягутся. Вот только я не уверена, что Ишак ограничится лишь ими. А еще мне нужны хотя бы несколько дней, чтобы выполнить обещанное той беременной. Но начальник, когда считал, что делает благо своим работникам, неумолим.