Стриптиз перед смертью
Шрифт:
Она еще минут пять искала ключи, все время рассуждая, что Сафару давно пора бы обновить ассортимент, иначе он не сможет заплатить за аренду помещения. Лена, обессилев, присела на какую-то коробку с товаром. Она понимала, что Абдулла уже насторожился, уже пошел следом за ней, быть может, вот-вот будет здесь… Но ей было все равно. С тупым ожиданием она смотрела на маленькую железную дверь, разделявшую складские помещения между собой. Наконец ключ нашли. Женщина с трудом открыла замок. Потом потянула дверь на себя, заглянула в соседнюю комнату и крикнула:
– Ты там, Сафар? – Повернулась к Лене, удивленно сказала – А вроде никого нет. Что за дела? Пойдем посмотрим.
Они вместе вошли в комнату, где Лена была полчаса назад. Дверь действительно была заперта на засов и на крюк. На столе, где Сафар держал бумаги, все было перевернуто, ящики открыты,
– Да ты что?! Плохо тебе?! – Хотела нагнуться, чтобы помочь, но не сделала этого… Теперь и ее охватил столбняк.
Смотреть в лицо Сафару было страшно. Такое милое и симпатичное при жизни, лицо теперь опухло, потемнело, исказилось до неузнаваемости. Глаза были выкачены так, что уже потеряли любое сходство с человеческими глазами – в них было что-то звериное. Язык прикушен, рубашка растерзана, в скрюченных пальцах вешалка с вечерним зеленым платьем – последнее, что оказалось у него в руках в миг смерти. В его полную шею глубоко врезалась удавка – так глубоко, что теперь была почти неразличима…
…Она сидела все на той же коробке с кроссовками и повторяла:
– Никуда отсюда не пойду. Никуда не пойду! Абдулла ходил вокруг нее, пытался потрогать за плечо, пытался что-то сказать, но она даже не поворачивала головы, не поднимала глаз. Ей было страшно, как никогда в жизни. Уйти куда-то с Абдуллой после того, что она услышала от Сафара?! «Я вернулась сюда, чтобы он все мне объяснил… – стучало у нее в голове. – Вот все и объяснилось. Яснее некуда. Что мне делать? Он велел мне уйти от Мухамеда, жить где угодно, но не у арабов… Его убили сразу после нашего разговора. Кто?! Кто-то пришел сюда сразу после нас. Мы никого не встретили в коридоре. Сколько времени надо, чтобы сделать это?! Войти, задушить, убежать… Минут десять? Пятнадцать? У него было это время, у того, кто сюда пришел. А как он вышел?» Ответ на этот вопрос она уже знала. В комнате было открыто окно, и женщина, вместе с которой она нашла труп, сразу высунулась из окна и завыла: «Ой, я же говорила им, что из-за этой лестницы нам придет конец!» Лена подошла (она все делала как во сне), высунулась и посмотрела. Действительно, чуть пониже окна находилась железная площадка. От нее вверх по стене шла пожарная лестница – на третий этаж и выше. А второй этаж был совсем невысокий, можно было спрыгнуть из окна на площадку, а с площадки на землю, не причинив себе вреда – даже Лена рискнула бы это сделать. Эта сторона магазина выходила на тихую улочку, зеленую, где почти не было ни машин, ни прохожих. Потом женщина побежала звать на помощь, кто-то вызвал милицию, под шумок вернулся Абдулла, увидел Лену, сидящую на ящике, услышал страшную новость и застыл как громом пораженный. Она старалась вообще не смотреть в его сторону. "Скорей бы милиция! – думала она, кутаясь в пиджачок (она вдруг замерзла, хотя день выдался жаркий). – Милиция разберется, Абдулле придется ответить! – И тут же оборвала себя:
– А за что ему отвечать? Ты же сама знаешь, что он не делал этого. Но кто это сделал? Клянусь, что кто-то из их шайки-лейки. Ведь его не грабили, деньги в столе… И он предупредил меня и испугался, когда я сказала, что меня приютил Мухамед. Он что-то знал, он пытался меня предостеречь. От чего?! Что я сделала? Что-то страшное случится и со мной, если они его убили. Кого убили?! Сафара! Да он мухи в жизни не обидел, тишайший, добрейший человек, каких поискать, никого никогда не обманул, не унизил, всем помогал… А его убили. И как убили – не успели мы выйти, нагло убили, в магазине, рядом с комнатой, где были люди…"
– Как ты себя чувствуешь? – Она ничего не ответила Абдулле. – Хочешь сигарету?
Сигарету все же взяла. Краем уха она прислушивалась к тому, как галдели перепуганные продавщицы в соседней комнате.
– Надо им сказать, чтобы ничего не трогали, – через силу проговорила она, глядя на Абдуллу. – Милиция сейчас приедет.
– Нам нужно будет дать показания. – Абдулла как будто обрадовался, что она подала голос. – Ты ничего не заметила?
– О чем ты?
– Ну, получается, мы видели его последние. Я ничего, например, странного не заметил.
– И я тоже.
– В самом деле ужасно… – пробормотал Абдулла, закуривая и давая прикурить ей. – У него была семья, двое детей… Как я сообщу жене?
– Как-нибудь… – вяло ответила она. И в этот миг ясно поняла, что ничего ни сказать, ни сделать против Абдуллы не сможет. Ведь он был совершенно чист перед Сафаром. Они ушли вместе. Если бы он знал, что в тот миг Сафара душат, разве он позволил бы Лене вернуться в магазин? Он ничего не знал… Но как ей сказать милиции, что Абдулла – дрянь, сволочь, что Сафар его боялся, предупреждал ее об опасности, что Абдулла очень подозрителен, как и все остальные, как Мухамед, как Исса… Что она сможет сказать и сделать?
– Слава Богу, милиция! – воскликнула та женщина, вместе с которой они нашли Сафара. Она все это время стояла у двери в коридор и выглядывала наружу. – Идут, приехали!
Мать Инны несколько раз пыталась дозвониться до дочери. Они давно не виделись, но отказать себе в ежедневном разговоре по телефону Нана Георгиевна не могла. Она позвонила в полдень, и никто не снял трубку. Следующую попытку она сделала в час дня, потом в два часа… В три часа она окончательно потеряла покой. Дочь возвращалась из своего проклятого клуба на рассвете и, конечно, могла еще спать… Но в таком случае звонки давно должны ее разбудить! Отключать телефон Инна не любила. В четыре часа, не дозвонившись в очередной раз, Нана Георгиевна решила не вмешиваться в дела дочери. Ее мнение давно уже ничего не решало, к советам не прислушивались. Она прекрасно помнила, что дочь, перед тем как окончательно уйти из дома, назвала ее убийцей – на том основании, что мать предлагала ей сделать аборт. После всего, что они когда-то высказали в лицо другу другу, любые отношения становились в тягость. И зачем ей были нужны эти ежедневные звонки? Ничем хорошим они не кончались. Инна в свою жизнь не допускала ни мать, ни отца… Когда Нана Георгиевна пыталась что-то посоветовать, Инна отказывалась ее слушать. Если же мать, вспомнив прежние времена, хотела на чем-то настоять, Инна поднимала крик и бросала трубку. И все же матери необходимо было хотя бы слышать ее голос.
В шесть часов, когда рабочий день закончился и Нана Георгиевна уселась в свою машину, чтобы ехать домой, она внезапно приняла кощунственное решение. Она поедет туда, где никогда не была, – в ту проклятую квартиру, которую Инна снимает бог весть для чего. Может быть, она встречается там с мужчинами, которые осаждают ее в клубе. Может быть, там притон. Может быть, Инна даже не откроет дверь. Одно дело – разговаривать по телефону и бросать трубку, другое – бросать оскорбления прямо в лицо друг другу. И все же она решила ехать.
Адрес был ей известен. Сколько раз ей хотелось повернуть обратно, чтобы не унижаться, чтобы не подвергаться подобному испытанию… И когда она поднялась по лестнице и позвонила в дверь под нужным номером, случилось то, чего она и боялась, – ей никто не открыл. «Куда же она делась, куда дела ребенка? – подумала Нана Георгиевна. – Получается, что она даже не выспалась, рано ушла из дому, ведь я звонила ей еще в двенадцать… Раньше двух часов она никогда не уходила…» Ей пришло в голову, что, возможно, девочка заболела и ее положили в больницу. Мало ли что может случиться с ребенком без надлежащего ухода? Какая из Инны мать? Женщина спустилась вниз, вышла из подъезда.. Как она ни была расстроена и погружена в мрачные мысли, она все же обратила внимание на двух полных дам в домашних тапочках, которые сидели на лавке. Волосы одной из дам были выкрашены в рыжий цвет, голос был зычный, взгляд маленьких бесцветных глазок – донельзя ядовитый До Наны Георгиевны долетели слова «Сдали квартиру проститутке!» Это было ей ножом по сердцу – она сразу поняла, что речь идет о ее дочери. Кого еще можно было назвать проституткой, если не Инну – дерзкую, независимую, одинокую девушку с ребенком и такой рискованной профессией? Нана Георгиевна приостановилась, сощурившись на женщин. Те, как по команде, прекратили болтовню и уставились на нее, с интересом рассматривая Нана Георгиевна и Инна были чем-то похожи. Правда, волосы у них были разного цвета (у матери – рыжеватые), по-разному они держались, красились и одевались, да еще очки Наны Георгиевны… Но черты лица, глаза, высокий рост, подтянутая фигура…