Строчка за строчкой, будет кукле платье!
Шрифт:
Среди листвы ничего не было видно, а так как уже вечерело, то разглядеть становилось всё сложнее.
— Не вижу.
— Ну что ж ты не видишь, я же вижу, а ты нет. Не понимаю, — стал уже возмущаться воробей.
— Если бы я видела, а то ты говоришь, что видишь,
— Бла-бла-бла-бла-бла. — Вон на ветке твой дружок сидит! Не возможно, какая тараторка! Сел себе тихонько посидеть, нет же, "вижу — не вижу". Разбирайся сама, я полетел!
И воробей улетел.
Ласточка изо всех своих крохотных глаз всматривалась в листву шелковицы, но не могла понять, где воробей видел Серика.
— Серик. Это ты? — спросила тихонько ласточка.
Вечер разнёс чириканье ласточки по округе, и она сама всполошилась от эха своего голоса. Ответа не последовало.
И вдруг, ласточка таки заметила в листве птицу. Это был Серик? Да, наверное, Серик. Определенно Серик. Да, кто же еще!
— Вот чего ты там сидишь, скажи мне? — начала Люсьенна. В её мелодичном голосе почувствовалась обида.
— Жду его, жду, а ждать, сколько можно, скажи, пожалуйста? Когда я тебе сказала прилететь, а ты не летишь и не летишь, а я вот налеталась и туда слетала и сюда, а ты не летишь и не летишь. Почему ты не отвечаешь, на то, что я тебе сейчас щебечу? Ты меня совсем не понимаешь, я так стараюсь, а ты меня не только не понимаешь, а даже вообще не слышишь, когда я так стараюсь. Вот так всегда! Да? Конечно. Тебе только лететь, куда глаза глядят, а я сиди тут и никуда
Такого хама, я ещё в своей жизни не видела. Всё…
Тут со стороны хлева подлетает к разьерепенившейся птице кто-то и садится рядом. Вздыбившиеся пёрышки ласточки дрожали от обиды и горечи, голос осип от постоянного чириканья, глаза покрывались пеленой, и она вот-вот упадёт в обморок от нехватки дыхания.
— Ты чего? — сквозь набитый битком комашками клюв проговорил Серик.
Разгорячённая Люсьенна прекратила своё щебетание и осипшим голосом, сбитым дыханием от возбуждения открыла клюв пролепетала:
— Я? Я, ничего… А ты чего?
— Я вот, приглашаю тебя на ужин.
Люсьенна глотнула, в сухое горлышко попал холодный вечерний воздух и она чихнула.
— Будь здорова!
— Спасибо, Серик!
— Ну, полетели ужинать?
— А-ха, — пропищала Люсьенна.
Птицы сорвались с бельевой верёвки и полетели восвояси.
А я подумала, как же ласточка так красиво и мелодично поет, будто бесконечная надрывная трель дудочки степного пастуха.
Но может и я сама себе нагородила невесть чего?