Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991
Шрифт:
— Это поразительно далеко от современных космических исследований.
— А мы очень любили А. Дюма, и возник замысел создать современных мушкетеров, рыцарей без страха и упрека, но на уровне современных знаний, вооруженных по последнему слову техники.
<…>
— Так и рождались сюжеты?
— Сначала проблема — что-то происходит в мире, что-то тревожит, вызывает сочувствие или ненависть, любовь или жалость. Проблема употребления наркотиков как одного из основных факторов деградации человека вылилась в повесть «Хищные вещи века». «Жук в муравейнике», «За миллиард лет до конца света» — разговор об ответственности личности перед человечеством. «Понедельник начинается в субботу» — сказка об ученых, «Трудно быть богом» — роман о непрерывности истории и ответственности
<…>
А во второй половине июля АН в третий раз посещает Саратов. Позже, когда готовился очередной хронологический сборник публицистики АБС «Стругацкие о себе, литературе, мире», об этом посещении в нем сообщалось так.
Необходимые пояснения
<…>
Третья же поездка была по части встреч и выступлений самой плодотворной: Аркадий Натанович трижды встречался в различных дворцах культуры Саратова и Энгельса с читателями, был гостем саратовского КЛФ «Отражение», беседовал с местными переводчиками. Это было в двадцатых числах июля 1985 года.
По итогам встреч удалось в 1985 и 1990 годах опубликовать в общей сложности 8 материалов, из них 5 — Р. Арбитманом и автором этих строк (три оригинальных и два — фрагменты более полных публикаций). При подготовке данного выпуска необходимо было решить, все ли эти тексты и в каком виде следует представить. Внимательно изучив как опубликованные версии выступлений, так и многочисленные фрагменты, никогда не попадавшие в печать, но оставшиеся в наших записях, мы пришли к наиболее, видимо, разумному решению: собрать ВСЕ имеющиеся у нас материалы встреч в три больших и достаточно самостоятельных блока, представляющих при этом в целом результаты всех пяти бесед и выступлений Аркадия Стругацкого с читателями и переводчиками нашего города в июле 1985 года.
<…>
Итак, все то, чем группа «Людены» располагает по визиту Аркадия Натановича Стругацкого в Саратов летом 1985 года, мы можем, наконец, с максимально доступной полнотой представить нашим читателям.
<…>
Встречи с интересными людьми, организованные обществом книголюбов, — не редкость для саратовцев. Но в июле им особенно повезло. Еще не успели обменяться мнениями о недавних выступлениях Булата Окуджавы, как стало известно, что в город приехал писатель-фантаст Аркадий Стругацкий.
<…> Интересно, что за последние четыре года Аркадий Натанович приезжает в Саратов уже третий раз.
«Связи мои с Саратовом необыкновенно прочны, — объясняет он. — Мне полюбился ваш город, здесь у меня много друзей. Очень люблю Волгу, а здесь хорошая Волга, широкая. К тому же — поездом к вам очень несложно добираться…»
<…>
Как вы относитесь к людям, которые: а) не любят фантастики; б) читают только фантастику?
А. СТРУГАЦКИЙ: Трудно и несправедливо было бы, видимо, с моей стороны строить свое отношение к людям исходя из того, читают ли они фантастику или нет. Есть такая гипотеза, что способности к чтению фантастики чем-то сродни врожденным музыкальным способностям. Я не могу винить людей, не любящих фантастику. Но есть люди, которые с отвращением относятся к фантастике современной, но с восторгом читают Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Кафку. Спросите знатока реалистической литературы, можно ли отнести к фантастике «Шагреневую кожу» Бальзака, — он наверняка будет в затруднении… А одну фантастику читают, по-моему, одни детишки, и рано или поздно у них развивается интерес к реалистической литературе. Что мне нравится в литературе? Как прозаик мне страшно нравится Окуджава. И слушать его пластинку для меня — праздник. А вот лично я с ним почти не знаком. Я очень любил Владимира Высоцкого, мы долго были большими друзьями, он часто пел у меня. Я считаю, что Высоцкий — это энциклопедия современной русской души, он насквозь социален, и любят его именно за это, а не за лирику.
Из современной советской литературы люблю А. Толстого, «военных» прозаиков — К. Симонова, Г. Бакланова, В. Быкова. Очень талантливая книга — «В августе 44-го» В. Богомолова. Люблю Ю. Трифонова. Еще осмелюсь сообщить (сижу достаточно далеко от вас и надеюсь от плевков не пострадать), что очень и очень люблю и ценю Пикуля. (кому это понравилось, те могут похлопать.) Мы с братом очень любим Булгакова. Булгаков как гора возвышается над нами и держит нас в тени своего гения. Литература — горный хребет, над которым торчат пики: Пушкин, толстой, Достоевский, а в наше время — Булгаков. Его романы — поистине волшебные книги. Он так велик, что даже не вызывает зависти, как нельзя завидовать господу богу. Но творчество Булгакова не успело оказать на нас влияния: мы слишком поздно прочитали «Мастера и Маргариту» и «Театральный роман», когда уже сформировались как писатели. Если бы эти книги попали в наши руки хотя бы на десять лет раньше, Стругацкие были бы другими… <…>
<…>
А. СТРУГАЦКИЙ: Наша новая повесть носит несколько, признаю, одиозное название «Хромая судьба». Да и ее содержание для нас, братьев Стругацких, необычно. Здесь нет ни контактов с иными цивилизациями, ни полетов в иные миры, здесь не ставятся морально-этические проблемы глобального масштаба. Действие происходит три года назад в зимней Москве. Герой повести — пожилой и довольно потрепанный жизнью рядовой московский писатель Феликс Сорокин, человек моего возраста и с моей же неудовлетворенностью работой. В центре повести — странные совпадения в его судьбе с тем, что он писал или собирался писать в своей жизни. Там некий институт лингвистических исследований Академии наук СССР заключает контракт с Союзом писателей (в повести он назван по-другому): каждый писатель должен представить в институт несколько страниц любого своего текста. Цель — якобы определение языковой энтропии. И вот наш герой направляется в этот дом на Банную…
Главное для нас — показать атмосферу тревоги, неуспокоенности, недовольства собой, в которой очутился наш герой, поняв, что многое из того, что он написал, он сделал глупо, бездарно и ненужно… В повести нет элементов автобиографичности, хотя многие описания там вполне реальны. В какой-то мере «Хромая судьба» сделана на материале моего жизненного опыта, точно так же, как, например, повесть «За миллиард лет до конца света» — на материале жизненного опыта Бориса Натановича, и действие там даже происходило в его квартире…
Что касается публикации «Хромой судьбы» — тут была одна история. Может быть, кто-нибудь из вас обратил внимание, что в десятом номере за 1983-й год редакция журнала «Звезда Востока» храбро опубликовала сообщение, что намерена в будущем году печатать Стругацких — а в том году, надо заметить, была объявлена свободная подписка. Задолго до этого я действительно вручил «Хромую судьбу» литературному агенту «Звезды Востока» — и он исчез. Через полгода мне позвонили в дверь, восточного вида человек молча вручил папку с рукописью и удалился. Спасибо, что вернули… А потом журнал дал этот самый анонс. Я, хоть и получил обратно рукопись, но грешным делом подумал: «А вдруг?», но… Как вы знаете, в 1984 году ни нашей «Хромой судьбы», ни новой повести братьев Вайнеров — а она тоже была объявлена у них на тот же год — в журнале опубликовано не было. Я потом встретил своего тезку Аркадия Вайнера в Доме кино и поинтересовался, что за вещи давали они. Выяснилось, что с Вайнерами было еще хуже: у них даже не было никаких разговоров с журналом. В общем, все это оказалось удочкой для простаков. Мы, впрочем, не теряем надежды рано или поздно нашу «Хромую судьбу» опубликовать.
Повести о Максиме Каммерере под названием «Островная Империя» у нас нет. Вообще, товарищи, остерегайтесь подделок! А то находятся некие темные дельцы, которые перепродают какие-то вещи, ставя на них нашу фамилию. Правда, в возникновении слухов, что написана новая повесть о приключениях Привалова в стране чудес, в известном смысле виноваты мы сами. У нас периодически возникает желание написать третью часть. Было много идей, написать хотелось бы, но все время это перебивалось какими-то другими стремлениями. А был, например, такой замысел: Привалов — дипломат, которого его друзья-волшебники выдвигают для ведения переговоров с нечистой силой… и тому подобное. Но, понимаете, «Понедельник начинается в субботу» писался в другую эпоху: и мы были моложе, и надежды излишние мы возлагали на научного работника. Но научный работник не оправдал наших надежд, он оказался таким же, как и все, ничуть не лучше. Так что возвращаться к бесшабашному веселью «Понедельника…» мы уже не сможем. Хотя технически мы могли бы написать вещь, и, может быть, сильнее «Сказки о тройке» с «Понедельником…». увы, не тот возраст. Слишком много пережито, слишком много понято…