Струна и люстра
Шрифт:
«Удачи тебе, друг…» — «Прохлады…»
А может, Лыш сказал что-то другое? А ответ не расслышал? Но с какими словами можно спутать эти? И тем более не спутаешь интонацию…
«Удачи тебе, друг…»
«Прохлады…»
…Прохлады там всегда не хватало. Солнце было плохо различимо за постоянной мглисто-серой пеленой — этакое тускло-белое пятно, однако жарило оно от души. Пройдешь с километр и уже будто испеченный в газовой духовке… А оранжево-красный песок — мелкий, как пыль, — взлетает из под сандалий и горячими взмахами щекочет ноги…
И вот что непонятно! Солнце — размытое, неясное, а тени от него — четкие, будто нарисованные тушью. Особенные тени. Они живут сами по себе. Бывает, что предмета уже нет, а тень… она «как новенькая». Вот истлевает в песке развалившийся конский скелет, а рядом нетерпеливо топчется опрокинутый на песок черный силуэт живого коня. Может, не решается оставить того, от кого возник под этим солнцем? Или жалеет?..
Мальчишечья тень была тоже очень резкая. Легкая, ломкая. Глядя на нее, Валерий понял, что сейчас он не взрослый парень, а вроде Лыша. Он — прежний Валерка, уже не впервые оказавшийся в Песках.
Что за Пески — в каком мире, на какой планете — Валерка не знал. И это незнание не огорчало его. Он помнил только одно: необходимо добраться до Башни. И бросить шар…
Шар был небольшой, но тяжеленный, в полпуда весом. Чугунный. Валерка нес его в перекинутой через плечо холщовой торбе. Спотыкался, ронял с ног сандалии, страдал от зноя. Но надо было идти. Он знал, что немало других людей тоже несут свои шары. К этой ли башне, к другим ли — ему было неизвестно. Но где-то несут. Он помнил фразу: «Каждый несет свой шар…» Или не про шар там говорилось? Неважно. Все равно в этих словах твердая обязательность взятой на себя задачи.
Никто не приказывал ему идти. Просто Валерка знал, что должен. Такое знание помогало Валерке пересиливать жар, песчаное бездорожье и усталость. И он не ощущал больших мучений. Наоборот, сидела в нем даже этакая горделивость: «Иду несмотря ни на что…»
Но самым главным и самым тревожным чувством была боязнь, что не дойдет. Не успеет. Чаще всего так и случалось. Сон кончался, когда Башня была еще далеко на горизонте и торчала в горячем сером небе, как черный обгрызанный карандаш… Но бывало и по другому. Вот, как сегодня! Мягкий топот копыт послышался за спиной, всадник на рыжем коне, в белой накидке с капюшоном, обогнал Валерку остановился в трех шагах…
— Аакса танка, лана хоокко… (Удачи тебе, маленький путник.) — Под белым капюшоном узкое коричневое лицо с лучистыми морщинками у глаз.
— Итиа танка, лоя кассан… (Прохлады тебе, добрый всадник.)
— Тта токка? (К Башне?)
— Тта наа… (К ней…)
— Кхадата, лана-та… (Садись, храбрый мальчик…)
Тонкие коричневые руки взметнули мальчишку на коня (Валеркина тень едва успела приклеиться к тени скакуна). Холщовая торба вмиг приторочена к седлу. Сам Валерка — впереди всадника, держится за высокий седельный изгиб (кажется, называется «лука»). В плече, избавленном от тяжести, да и во всем теле сладкое облегчение. Встречный прохладный ветерок (итиа-вассана) гладит лицо, локти, ноги. А конь бежит — будто летит, копыта ничуть не проваливаются в песок. И Башня вырастает на глазах. Уже не черная, а серо-красная, впитавшая в себя отсветы Песков. С темным рельефом гранитных орнаментов, выступов, карнизов у темных и узких окон, с каменной короной, венчающей верхний край… Вот она уже нависла над головой, конь вступает в ее очень темную тень.
— Неа одата да, лана-диа. Оста-дон тта хасса ну… (Дальше иди сам, упорный мальчик. Взрослым туда пути нет…)
— Вессана-сана танка, лоя кассан… (Да хранят тебя пески, добрый всадник…)
— Аакса танка, лана хоокко…
Да, теперь-то удача не оставит Валерку. Тяжесть чугунного шара не сломит его. Она ведь не злая, эта тяжесть. Она — чтобы заработал механизм…
Путь наверх, конечно, ох как нелегок. В ногах стонут все жилки. Спиральная лестница в тесном проходе крута, шершавый камень стен обдирает оттопыренные локти. Иногда в окна-щели бьет резкий знойный свет. Но минуешь окно, и опять впереди сумрак. В застоявшемся воздухе запах гнилых грибов. Сандалии хлопают по высоким ступеням. Их, ступеней этих, — Валерка знает — целых сто двадцать. Правда, после каждого десятка — площадка, но сбрасывать с плеча груз нельзя: неизвестно, сумеешь ли поднять снова. Одно хорошо: теперь уже сон (или не сон?) не кончится, пока Валерка не сделает свою работу.
Вверх, вверх… И вот она, широкая круглая площадка, опоясанная гранитными зубцами. Валерка с гулом роняет груз на каменный пол. (во всех мускулах — сладость долгожданного отдыха). Зубцы выше Валерки. В просветах между ними — всё то же мглисто-стальное небо, красные и рыжие песчаные моря. Но… в стороне, противоположной солнцу — как награда храброму мальчику (лана-та) — встает и чуть колеблется в зыбком воздухе город со знакомыми крышами и колокольнями. Его, Валеркин, Кольцовск. И Валерка знает, что это не мираж… Надо только сделать последнее, самое важное…
Отдышавшись, он раздергивает кожаные шнурки на торбе, достает полупудовое чугунное ядро. Оно гладкое и теплое. Выгибаясь и прижимая шар к животу, Валерка несет его к началу низкого каменного желоба. Укладывает там. Желоб — слегка наклонный, он ведет к отверстию в плите.
Валерка прощально вздыхает, гладит черную выпуклость шара («Аакса танка…») и толкает его по желобу. Тот катится неспешно и пропадает в круглой дыре (она точно по калибру ядра). Сначала тихо. Потом слышится негромкий лязг, скрежет и мягкий, похожий на журчание, шум. Валерка не видит, что происходит в таинственных недрах Башни. Но… в то же время как будто видит. Или, по крайней мере, точнознает. Шар, прокатившись по изогнутой трубе, падает в черпак на длинном коромысле. Коромысло закреплено на оси. На другом его конце — большущая дуга с зубчиками. Черпак под тяжестью шара начинает клониться, а дуга медленно идет вверх и при этом своими зубчиками принимается вращать медную шестерню. На валике шестерни — тоже зубчики. Они приводят в действие другие колесики. Чем шестеренка меньше, тем быстрее она вертится. И все они двигают разные рычажки, валики, упругие пластинки, заставляют прыгать разноцветные шарики, крутят бронзовые фигурки корабликов, петушков и лошадок… И сколько это продолжается, непонятно. Может быть, очень долго. В гранитной глубине башни еле слышно звякают колокольчики. Валерка слушает их со спокойной радостью. Он знает, что помог Великому Времени войти в нужный ритм. Хоть немножко, но помог. Оно, Время, иногда нарушает ритм, даже останавливается порой, и надо его подталкивать, сглаживая сбои и провалы. Его надо спасать. Потому что, если Время сбивается, нарастают всякие беды, случаются катастрофы. А чем больше брошено в недра башни шаров, тем бед и катастроф этих будет меньше…
«Я — спасатель…»
Шар наконец выскальзывает из первого черпака и падает во второй (дзын-нь!). И снова начинается работа рычагов, шестеренок, валиков и вертушек с фигурками. Подробности такой работы Валерке непонятны, однако главный смысл известен. А еще Валерка знает, что шар будет падать с черпака на черпак и крутить механизмы Башни очень долго. Так что в следующий путь через Пески придется отправляться не скоро…
Валерий проснулся и понял, что лежит на спине. Увидел побеленный потолок и обои с корабликами. Вспомнил, где он и что с ним. Сон все еще сидел в нем, не отпускал. Валерий улыбнулся — хороший сон. Было в нем и воспоминание детства, и сознание выполненного важного дела. Но почти сразу позади этих ощущений заскреблась прежняя тревога. Ну, пусть не тревога, а беспокойная неясность: откуда он, этот Лыш, знаеттесамые слова?