Ступеньки в прошлое
Шрифт:
— Впрочем, мерить чужой монастырь своим уставом…, - решили мы и налили по второму стаканчику маисового пойла. Рыбка, кстати, оказалась вполне подходящей закуской, хрустящей, наподобие наших картофельных чипсов, и столь же аппетитной и завлекательной.
— Дернем по третьей, — предложил Старик, разливая коричневатую, как сильно разбавленный чай, жидкость, — а потом попробуем пообщаться с местной публикой. Мне кажется, следует начать с трактирщика.
Однако местная публика сама выразила явное желание пообщаться с нами и, похоже, не самым учтивым образом. Уровень шума в трактире неожиданно возрос, и мы, успев, правда, опорожнить стаканы,
— Проклятые гринго! — заголосил по-испански этот колоритный тип, подойдя к нам на расстояние полутора вытянутых рук.
Именно заголосил, ибо, несмотря на исполинский рост, в его речевом тембре преобладали высокие ноты «соль» и «ля». До Робертино Лоретти ему, конечно, было далеко, но с помощью соответствующей аппаратуры, да с применением дубль-диеза, он, пожалуй, потянул бы на пол-Витаса, издающего свои финальные рулады.
Мне показалось, что вся остальная публика также приподнялась со своих мест и изготовилась к атаке.
— Что вам нужно на нашей земле! Вы грязные…
Проговорить все свои проклятия негр попросту не успел.
— Будем прорываться с боем, — буркнул Старик сквозь зубы, — иначе затопчут…
Несмотря на приглушенность голоса, в его тональности явно прослушивалась нешуточная тревога и отсутствие надлежащего душевного равновесия.
Я встал рядом, ухватив правой рукой ножку здоровенного табурета (или как они тут называются) и духовно стал готовиться к прорыву.
Кулачище моего напарника взметнулось широчайшим хуком в деревенском исполнении и угодило визжавшему противнику где-то в район между лбом и виском. Старик вложил в свой удар все свои сто десять кэгэ, и эффект получился надлежащий.
Звук лопнувшей двуручной пилы — так примерно можно охарактеризовать короткий промежуток между этой испанской нотной разноголосицей и шумным бряканьем об пол длинного костистого тела негра. Теперь эта странно раскрашенная неподвижная колода, с широко раскинутыми, как сучья, руками, мало чем отличалась колером своего багрово-черного лица от замызганного пола, окрашенного неведомой кистью в такие же цвета.
Мне показалось, что столь энергичный выпад был воспринят окружающими с некоторым изумлением. Видно в местном обществе было принято сначала облаивать друг друга полуцензурным штилем, а уж затем пускать в ход кулаки и подходящие предметы обихода. Но Старик-то (впрочем, как и я) не знал этих особенностей туземных обычаев и начал боевые действия неожиданно и первым, без всякой прелюдии облаивания противника.
Затем мы тотчас сделали дружное рывковое движение по направлению к дверям, но…
Баталия, похоже, началась и закончилась лишь этим первым актом. Против нас, кажется, больше никто в этом кабаке не собирался применять словесные и физические акты агрессии. Остальная часть питейного сообщества уже старательно делала вид, что наше присутствие их ничуть не интересует.
Вокруг воцарилась мертвая тишина, и только тягучий звук последнего аккорда гитарных струн обозначил как бы концовку состоявшегося действа.
И тогда Старик произнес небольшую, но, на мой взгляд, пафосную и проникновенную речь.
— Buenos dias! [1] — произнес он звучно, хотя и был уже глубокий вечер. — No somos grigos! Somos Belorussos! [2]
И, поскольку реакция на нашу национальную принадлежность была нулевой, решительно добавил: — Rusos turistos!
Ну и далее в том же духе, четко при этом усердно обозначивая наши мирные цели, исключительно, в качестве туристов, прибывших лишь поглазеть на местные достопримечательности и попить местной водочки.
1
Buenos dias — добрый день (исп.)
2
No somos grigos! Somos Belorussos! — Мы не америкосы! Мы белорусы!
— Вива Че Гевара! — это было концовкой блестящей речи с воздетым вверх кулаком.
Последний лозунг вызвал слабое оживление, одобрительное кивание головами и помаленьку народ вернулся к своим обычным занятиям, уже не досаждая нам своей заинтересованностью. Негр очухался и, как нашкодившая кошка, тихо удалился за свой столик, за которым сидел также креол с внешностью и повадками отставного камердинера.
Однако наше установившееся душевное равновесие было нарушено приходом в кабак давешнего любознательного полицейского. Он торжественно внес свое тело в дверь, не потрудившись даже ее закрыть, и окинул зал взглядом взявшей след ищейки.
Битый негр почему-то оказался самым первым объектом его сыщицкого рвения. Полицейский походкой гаишника, тормознувшего машину, подошел к столику и уставился на чернокожего громилу. Тот выглядел явно уставшим и недовольным жизнью. У него уже явственно заплывал правый глаз, над которым пришелся могучий удар Старика.
— Что здесь произошло? — все полицейские задают этот вопрос одинаково — властно и отрывисто.
— Ничего…, - буркнул негр, бросив в нашу сторону кратковременный, но испепеляющий взгляд.
— А это — что? — толстый указательный палец полицейского почти уперся в оплывающий глаз потерпевшего.
— Споткнулся и ударился о край стола, — негромко выдавил из себя негр своим характерным голосистым сопрано-дискантом.
— Что-то этот стол ничем не напоминает мне предмета, способного на хороший хук.
Ого, у этого жирного копа еще и некоторое чувство юмора присутствует. Но чернокожему задире этот юмор ко двору не пришелся, и он угрюмо промолчал.
Тогда местный страж закона сделал очень нехороший прищур и навел его прямиком на наш столик.
Мы, однако, сделали вид людей, увлеченных сугубо выпивкой и только ей. Старик плеснул в стаканы по порции отдающего кукурузой пойла, и мы дружно к ним приложились, стараясь не встречаться с ним взглядом.
Делать нечего, полицейский прошел к барной стойке, где подобострастно изогнувшимся хозяином ему сразу был вручен полный стакан какого-то местного зелья. Он его опрокинул без замаха и потянулся за следующим. Разумеется, бесплатно — за счет заведения, как и водится во взаимоотношениях между полицией и питейными заведениями.