Суд над судом. Повесть о Богдане Кнунянце
Шрифт:
Приходила в участок, называла имя, фамилию, отчество.
Ей отвечали:
— У нас нет такого. Интересовались:
— А вы-то ему кем приходитесь?
— Сестрой.
— Кнунянц, говорите. А вы, стало быть, его сестра?
Действительно, странно. Лицо у нее совсем русское.
Поэтому в другом месте называлась уже невестой. Ей отвечали:
— У нас такого нет.
Было уже поздно. Она наняла извозчика.
Ей отвечали: нет, нет, нет.
Она дала себе слово, что не вернется домой, пока не найдет его.
Дом Страховых пребывал в полном отчаянии. Люба пропала. Ушла, не сказала
И ведь нашла!
Узнала, что жив, что здесь, рядом, и была счастлива.
Конечно, к нему ее не пустили. Она решила дождаться утра в полицейском участке. Утром, как только откроются магазины, она купит ему еды. Взяла с собой все деньги, что у нее имелись, и золотые часы — подарок матери.
Почему-то решила, что, раз его арестовали, значит, навсегда. Мелькнула мысль: освободить, выкупить, подкупить. Сняла часы, подошла к сонному дежурному, протянула.
— Что нужно, барышня? И чего вы никак не угомонитесь?
В это время — шум, голоса. Какой-то чин вышел из двери за загородкой.
— Как ваша фамилия, барышня?
Ответила:
— Страхова.
Пусть и ее арестуют.
Чин ничего не сказал на это, только хмыкнул и удалился, закрыв за собой дверь.
Она задремала, сидя на лавке. Вдруг снова шум, голоса. Она решила, что уже утро. Но была по-прежнему ночь. Просто ее нашли те, кто искал.
Ее увезли домой. Мать в слезах бросилась павстречу. Обессиленная долгим блужданием по городу и бессонной ночью, Люба призналась матери, что любит Богдана и что это на всю жизнь.
Мать уговаривала, убеждали тетки, кричал отец. Она стояла на своем: без него ее жизнь не имеет смысла. Заплакала и ушла к себе.
На следующий день ее увезли в Москву, «погостить» к родственникам отца, а потом — за границу.
Через два дня освободили Богдана. Без последствий, если не считать негласного наблюдения полиции. В участке ему сообщили, что им интересовалась какая-то барышня. Фамилии не назвали. Он подумал: какая еще барышня? Решил, что ошиблись. Или пошутили.
В доме Страховых ему заплатили за месяц вперед.
— Люба заболела. Люба больше не будет заниматься.
Его вопрос, что с ней, остался без ответа.
Больше он никогда не встречал Любу и ничего не слышал о ее дальнейшей судьбе. Другого платного урока не взял. Занятия в студенческих кружках, руководимых «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса», в который он вступил тогда же, занимали все свободное время.
Ему казалось, что он нашел наконец свое место в жизни, свою позицию, свой круг друзей, свою Истину.
Потом появилась другая девушка, Лиза Голикова. Она была моложе его на два года и училась на Бестужевских курсах. Они познакомились в кружке. Технологи по-прежнему поддерживали с бестужевками самые тесные отношения. В феврале и марте 1899 года они вместе принимали участие в выступлениях студентов против Драконовских правил, введенных в высших учебных заведениях страны.
Когда его исключили из института, Лиза сказала:
— Ты, Богданчик, у нас герой.
Она была славным, сильным, земным человеком, товарищем по борьбе.
В августе 1899 года, по окончании летпих каникул, Неразлучные привезли в Петербург младшего брата, Тиграна.
Вскоре после начала лабораторных работ, еще на втором курсе, словно бы в память о несостоявшихся опытах с надкислотами в тифлисском доме Меликонидзе, Богдан придумал забаву — безобидные химические «хлопушки», которые тотчас получили на факультете и даже за его пределами полное признание. Шалунам-приятелям удавалось, например, засунуть такую «хлопушку» в карман иного незадачливого студента, направляющегося в аудиторию. Когда «хлопушка» взрывалась, то это пугало одних, веселило других и возмущало третьих. Сам он «хлопушек» не подсовывал, но когда дело приняло серьезный оборот и доцент Пилипенко после очередного взрыва, свидетелем которого ему случайно довелось стать, учинил допрос, Богдан чистосердечно во всем признался.
Оставшись с нарушителем общественного спокойствия наедине, доцент потребовал от него объяснений. Богдан раскрыл доценту секрет химической шалости, и тот был весьма удивлен, поскольку способ изготовления «хлопушек» оказался оригинальным.
— За изобретение «хлопушки», — сказал доцент Пилипенко, — я поставлю вам в журнал отличную оценку, но если «хлопнет» еще хоть раз, подам на вас рапорт, и тогда пеняйте на себя. Вместо того чтобы глупостями заниматься, пришли бы поработать ко мне в лабораторию.
Потом, когда Богдана выгнали из института в связи с весенними студенческими волнениями 1899 года, доцент Пилипенко был одним из тех, кто ходатайствовал о его восстановлении.
— Способнейший химик. Чрезвычайно живой, темпераментный. Хлопушечник, — аргументировал он свое выступление в защиту политически неблагонадежного студента.
Когда же в 1901 году его выгнали из Технологического вторично, доцент Пилипенко уже ничем не смог помочь. Богдана собирались выслать в Баку и отдать в солдаты. Лиза, которую в связи с теми же событиями разыскивала полиция, тоже намеревалась ехать в Баку.
Утром накануне ареста Богдан послал к ней младшего брата. Они жили теперь вдвоем на Загородном проспекте, куда переехали после отъезда Людвига. (В связи со студенческими волнениями его, как и Богдана, исключили из института. Он перебрался в Киев и поступил там в Политехнический.) Брат Тигран должен был договориться с Лизой о месте встречи, но не застал ее дома. Пришлось оставить записку: «Сегодня до 6 из дому не выходите. Я зайду и покажу Вам место, где надо видеться с ним. Он будет ждать часов в 6. Непременно надо пойти. Тигран».
Потом приходил еще раз и снова не застал. Приписал на обратной стороне: «Зашел в половине второго, надоело ждать и ушел. Тигран».
С Лизой Богдан встретился уже после освобождения из-под стражи. Они вместе отправились в Баку, ставший с памятного каникулярного лета 1898 года вторым родным городом. Здесь он организовывал первые социал-демократические кружки. Здесь познакомился со многими из будущих друзей — с Леонидом Красиным, Меликом Меликянцем, Авелем Енукидзе, Миха Цхакая, Ванечкой Фиолетовым. А вот теперь приехал сюда вместе с девушкой, чей образ постепенно вытеснял из памяти милые черты Любы Страховой. Судьба неизменно уносила его в дальние края и вновь возвращала. Круг замыкался, и он был в этом своем кругу самым молодым, если не считать Ванечку Фиолетова.