Суд офицерской чести
Шрифт:
Вот открывается дверь штаба, и на пороге возникают преступники, стреляющие через стекло в дежурного по училищу, сидящего справа от входа. Потом они целятся в него, в Кравца, но он успевает залечь и открыть ответный огонь. Один из бандитов падает. Второй продолжает стрелять. Стреляет и Кравец, успев нажать тревожную кнопку, извещающую товарищей в караульном помещении. Потом, и у него, и у бандита кончаются патроны. Преступник выхватывает нож, бросается на него, и завязывается рукопашная схватка… Здоровенный бандит умудряется повалить Кравца, заносит над ним острый
Никаких подвигов на посту номер один ему совершить так и не удалось. Преступники так и не ворвались в штаб, и не случилось ни наводнения, ни пожара, ни других стихийных бедствий, во время которых часовой имеет право вскрыть шкаф со Знаменем, прижать алое полотнище к груди и вынести его в безопасное место. Но желание совершить подвиг осталось. И в выездном карауле заявило о себе с новой силой.
Ищите и обрящете. Проще сказать: хочешь подвигов – получай! Только в жизни они вовсе не такие, как в мечтах. И первый случай убедиться в этом судьба подбросила Кравцу уже через сутки.
После продолжительного перегона эшелон остановился на узловой станции. Стояли долго, на дальнем пути, между двумя составами: один с лесом, другой с нефтью. Уже стемнело, когда Шалов пошёл, как он выразился, «ин интелидзенс сервис», то есть на разведку. Через полчаса он вернулся к теплушке в необычно приподнятом настроении. Дружески похлопал по плечу Захарова, стоящего на часах, и бросил остальным, высунувшимся из вагона:
– Кравец и Масленников, фолоу ми! За мной!
– Куда, товарищ сержант?
– Шагайте, сейчас узнаете… Итс гуд фо ю!
– А по-русски это как?
– Вам это полезно… – перевёл Шалов. Он на самом деле был в хорошем настроении. Даже нотацию не прочитал, что необходимо учить язык потенциального противника. И более того, по дороге к голове состава проговорился:
– Мы идём в гости…
– К кому?
– Мы на станции Юдино, под Казанью. Тут к нам прицепили ещё один выездной караул. Курсачи из Пермского ВАТУ [6] . Я уже познакомился. Ребята классные…
6
Военное авиационно-техническое училище.
В теплушке у «классных ребят» было накурено, хоть топор вешай. Трое пермяков сидели за таким же, как у них, фанерным столом. На нём громоздились бутылки с наклейкой «Агдам» и открытые банки с тушёнкой. Нары, расположенные так же, как в их теплушке, были отгорожены пёстрой тряпкой, этаким подобием занавески. За ней слышалась какая-то возня.
– Присаживайтесь, гости дорогие, – по-волжски «окая», пригласил один из пермяков.
Все они были в телогрейках, не различишь, в каком говорящий звании, но по интонации Кравец догадался: это – старший. Очевидно, начкар. Шалов обратился к нему по имени:
– Спасибо, Витёк! Мы ненадолго. А то дадут зелёный свет, не успеем до своего телятника добежать…
– Успеете, машинист всегда гудит перед отправлением, – успокоил Витёк, освобождая Шалову ящик, на котором сидел. – Давайте по маленькой, за знакомство!
Подчинённый Витька разлил в кружки тёмную, похожую на чернила, жидкость. Пододвинул гостям. Мэсел и Кравец взяли кружки, выжидательно глядя на Шалова. Сержант выпил первым и разрешил:
– Дриньк ап! До дна!
Они выпили. Выпили и пермяки. Витёк, с минуту помолчав, сказал:
– Может, кто бабу хочет?
Тут растерялся даже бывалый Шалов:
– Какую бабу?
– Обыкновенную. Бл…!
– Откуда она?
– Да сама напросилась. Говорит, возьмите меня, курсантики, с собой, кормите и поите, а я вас ублажать буду…
– Ну, вы даёте! А где она?
– За шторкой, Вадька с ней щас занимается… Вадька, ты живой?
В ответ ему раздались женское хихиканье и недовольный голос Вадьки:
– Да заманала меня, сучка пьяная!
– Ну, курганцы, будете? Баба ненасытная! – криво ухмыльнувшись, предложил Витёк.
В этот момент Вадька отдёрнул занавеску и слез с нар, застегивая штаны. Из-под солдатского одеяла на Кравца глянуло существо с всклокоченными волосами, с заплывшим, давно немытым лицом. Приглядеться, так – копия той бродяжки с курганского вокзала. «Как такую страхолюдину обнять, не говоря, чтобы… Да и как без любви можно делать это?» – передёрнул плечами Кравец. А она, словно назло, сказала сиплым голосом, тыча грязным пальцем в него:
– Мне во-он тот понравился, со смазливой мо-ордашкой, – и вдруг запела, жутко перевирая мелодию. – Высо-акий да стру-ункий, высо-акий да стру-ункий, щей на бара-а-де ямка! Ха-ха-ха!
– Давай, Кравец, дерзай! Красотка тебя выбрала… – поддразнил Шалов.
– Нет, я не буду, – потупился Кравец, чувствуя, что кровь приливает к щекам. В свои восемнадцать он ещё ни разу не был близок с женщиной. Целовался-то всего однажды, и то не по-настоящему. С двоюродной сестрой Людкой, которую попросил показать, как вообще целуются парни с девушками. А это на пальцах не объяснишь. Вот Людка и поцеловала его в губы. Но ведь она – сестра, и всё происходило, как бы понарошку. Конечно, уже пора бы Кравцу узнать, что такое – женщина. Но не при таких же обстоятельствах и не с такой…
– Слабак! – откомментировал его отказ Мэсел. – Смотри, как надо!
Он скинул телогрейку, приспустил штаны и полез на нары. Взгромоздившись на бабу, начал телодвижения. Даже занавеску не задёрнул. От такого зрелища Кравцу стало дурно.
– Можно, я пойду? – попросил он Шалова.
– Можно козу на возу… – гоготнул тот, но смилостивился: – Ладно, иди, благородный ты наш, мы тебя догоним…
– Куда ты, красавчик? – раздалось ему вослед. – Ишь, прикикерился, го-ордый какой…
Кравец бегом вернулся в родную теплушку и, отдышавшись, рассказал Захарову о происшедшем.