Суд
Шрифт:
Перестав смеяться, адвокат продолжил:
— Все религии мира зиждутся на какой-то философской штучке-дрючке. Кроме четырех — иудаизма, ислама, буддизма, ну и нашего Христианства. Здесь все основано на личностях. Никто из представителей первых трех религий никогда не скажет, что их основатели восставали из мертвых. И только наш Христос, Он — (жест в сторону рулона) — воскрес. Пустая гробница Христа есть колыбель Церкви... Итак, Распятый погребен в пещере, а вход в нее завален камнем. И вот, Каиафа — это первосвященник иудейский, говорит Понтию Пилату, римскому прокуратору, фактическому хозяину Иудеи: «Стражу надо поставить у гроба Его...» А Его Каиафа ненавидел больше, чем вот он — (жест в сторону массовика-затейника) — ненавидит сейчас всех нас. Потому что Он обещал воскреснуть. Понтий Пилат только отмахнулся — есть-де у вас стража из моих римских солдат, вот
И вот бегут они к начальнику своему. Кто начальник? Понтий Пилат. О чем объявить начальнику? О своем сне на посту? Что несколько жалких иудеев отняли у них то, что они охранять должны были? И что с ними сделал бы Пилат?!
Но никто из них не был казнен. Никто из них даже не наказан! Да не о краже тела сообщить бежали они, а о том, что Он воскрес и из гроба вышел! Вот чье Тело они охраняли, потому и были они «как мертвые», римские воины, покорившие весь мир! И что делать Пилату? Казнить? За что? Он себя представил на их месте...
— Ну ладно, — говорит он им, — идите к этим иудеям, берите их деньги и не говорите никому...
«...И распятого же за ны при Понтийском Пилате...»
Вот и получай!.. Вот и мы доныне получаем, но живы, потому что Христос воскрес.
— Воистину воскрес! — вскричала в ответ Галя Фетюкова, откидывая руками рядом сидящих соратников.
И вскрик ее потряс собрание.
И взорвалось тут жизненное пространство собравшихся соратников. Отброшенные «кивалы», поднявшись с пола, искали председателя на предмет мести, но она была уже для них недосягаема, она стояла перед развернутым рулоном, и молча впивалась взглядом в Лик, Который тоже смотрел на нее. Путь к рулону был завален копошением соратников, которые теперь поняли, что концерт кончился и надо разбегаться (именно разбегаться), ибо просто расходиться было невозможно — взорвавшееся жизненное пространство не давало. Обретшая наконец силы Арфа Иудовна, отбросив по примеру председателя суда рядом сидящих, сминая и топча копошение соратников, выскочила на сцену и схватила за грудки массовика-затейника:
— Ты!!! А ведь обещал...
Массовик же затейник, все так же обворожительно улыбаясь лично ей и всему взорвавшемуся жизненному пространству, мягко-обворожительно отвечал:
— Да что там, да я много чего обещал... эх, как мы с папой твоим... пульт, зараза, не включается!
И тут пульт сам по себе включился, — взорвался «Циклон-Б», ахнул по ушам копошившихся соратников.
И взвыли они, и взревели они, и массовик-затейник помчался по рядам:
— Соратники! Вон отсюда. С нами наша рок-рапсодия. Вперед же, и там попляшем...
И сам, приплясывая по телам, по головам, устремился к двери.
— Предатель, — прошептала Арфа Иудовна, утопая в беспамятстве на руках Магды Осиповны...
«Я не предатель, — мягко послышалось в ее угасающем сознании, — я свободный приглашатель, ха-ха-ха...»
Его «ха-ха-ха» убойным довеском прилепилось к царящей рок-рапсодии «Циклон-Б».
— Стойте, куда
Это был восклик Гали Фетюковой к дергающимся и убегающим. Ухание «Циклона-Б» не заглушало ее восклика. Но никто не слушал, все убегали приплясывая. Одна стояла троечница Галя Фетюкова перед Ликом Судии, и Он как бы говорил ей: не суди их, и сама не будешь судима...
Через пятнадцать минут они остались одни в актовом зале: председатель суда и адвокат. И Лик судии на развернутом рулоне. Адвокат и председатель суда глянули друг на друга, будто впервые, рассмеялись и начали стягивать с себя нелепый наряд. Стянули и оба повернулись к Лику.
— А кто нарисовал Его? — спросила Галя.
Андрей пожал плечами:
— Не знаю.
— А Он таким и был?
— Он такой и есть.
— А как же... как же можно воскреснуть?
— Для Него нет ничего невозможного: Он — Бог. Он сам себя воскресил. Это было чудо из чудес, которого до этого не было, и быть не могло. Иерусалим не хотел слушать Его при жизни, распял Его и не хотел Его воскресения. Иерусалим ждал земного царя, который положит к его подножию весь мир. А пришел совсем Другой: Он призывал Иерусалим любить своих врагов, прощать и каяться. Впервые во вселенной, впервые в истории прозвучало из Его уст, что главное в жизни человека — наследовать Царствие Небесное.
Никто, кроме Ангела, не мог отвалить камень от гроба, который стерегли неподкупные, бесстрашные и безпощадные римские солдаты. А что стало с учениками Его после воскресения! Их преображение, их духовное воскресение, духовное восстание из мертвых есть главное свидетельство воскресения самого Христа... Да оно невозможнее самого воскресения!
— Слушай, а где ты все это прочел? Ты как-то говоришь, ну прям... ну не так, как в классе...
— Да и ты сейчас не такая, как в классе.
— А это ты мне подсунул в почтовый ящик Евангелие?
— Которое ты так и не прочла?
— И даже не открыла, — тихо сказала Галя.
— Что, неинтересно было?
— Нет, не в том дело. Я о нем только сейчас вспомнила. А тогда... только из ящика вынула его, тут как тут передо мной — массовик-затейник, ну и мы бегом на репетицию, а книжка твоя так в сумке у меня и осталась. И сейчас там. Вернуть?
— Она твоя.
— Там есть то, о чем ты говорил сегодня?
— Там есть больше. Там есть все.
— Слушай... — Галя потерла виски и тяжелым испытывающим взглядом посмотрела на Андрея. — А могли ученики Его околдовать римскую стражу? Околдовать, чтобы они заснули, а потом украсть Тело?
— Могли, — сказал Андрей и улыбнулся. — Но не могли. — И улыбнулся еще шире.
— А что ты улыбаешься?
— А я думал, что эта тема будет основной в этом спектакле, а оно вот как, никого... одна ты. И даже подумать не мог, что о стражниках буду говорить с тобой.
— Это что ж так?
— Ну-у...
— Глупая, что ль?
— Ну-у...
— Да, — вздохнула Галя, — чего уж там, глупая и есть, глупее некуда.
— Есть куда. Я глупее. Шел сюда, думал: всех противников низложу, фактами и логикой забью... И все это во имя личного своего торжества. В глубине души именно так и было, чего ж теперь врать-то. А нельзя за Христа быть без Креста. На теле-то крест есть, а в душе гордынька одна. Как глянул на меня этот, массовик-затейник, так и вышибло у меня все факты с логикой, стою жалкий, немой и беспомощный.
— А незаметно было...
— Только крестным знамением и спасся. И вихрем пронеслось в уме и окончательно осозналось: «Без Меня не можете творить ничего же...»
— Слушай, а я тогда все думала про тебя: во дурак-то, во связался, и зачем? Ну куда тебе?.. Если Бога нет, то зачем все это? Защищая «никого», ты обречен на провал и позор.
— А если Он есть, то мы обречены на победу.
— Ты сказал «обречены»?
— Да. Если обреченность от Него, то ничего больше и желать не надо. Он предлагает нам свой путь, и если мы обрекаем себя на этот Его путь, то в конце пути нас ждет Его Царство, итог Его жизненного суда над нами. Его первые ученики и выбрали этот путь. Кучка насмерть перепуганных людей — вот что собой представляли апостолы до того, как явлено им было воскресение. Какое там — Тело воровать у римских воинов, они даже собираться-то вместе боялись. И было чего бояться! И римлянин Пилат, и иудейские первосвященники равно не хотели брожения из-за христиан. И уж если они расправились с Главой — Основателем, то что бы они с рядовыми сделали, если б они голову подняли? А через семь недель в Иерусалиме все ходуном ходило от их вдохновленной и бесстрашной проповеди. И все потом безропотно и с радостью шли на смерть за Христа...