Судьба фантастической гипотезы
Шрифт:
Вот к этому профессору и явился однажды весной 1910 года Альфред Вегенер, привезя на апробацию рукопись своей книги. Вероятно, Кёппен был и раньше наслышан о Вегенере, знаком с ним заочно по научным публикациям. А кроме того, проведя юность в России, он усвоил многие чисто русские традиции, и среди них знаменитое русское гостеприимство и хлебосольство.
Всё это вместе привело к тому, что Кёппен очень доброжелательно принял Вегенера в своём тихом маленьком домике в Гросборстеле, охотно согласился прочесть его рукопись и дать отзыв, поставив при этом одно непременное условие: все те дни, пока сам Кёппен будет штудировать «Термодинамику атмосферы», Вегенер будет его гостем.
Даже
Случилось же вот что. Долгие вечера, когда Вегенер и Кёппен обсуждали очередные главы научного труда, сблизили обоих учёных, породили в них искреннее желание работать в сотрудничестве, как говорится, рука об руку.
А дневные часы, пока Владимир Кёппен, запершись в своём кабинете, читал «Термодинамику атмосферы», Альфред проводил по большей части в обществе его младшей дочери Эльзы. И уже к концу затянувшегося на несколько дней визита Вегенера в семье Кёппена заметили, что между молодыми людьми возникло не просто взаимное дружеское расположение, но нечто большее.
С тех пор Вегенер стал частым гостем в домике Кёппена. И хотя во время своих наездов большую часть времени проводил в кабинете профессора, однако толика внимания перепадала и на долю Эльзы. И наблюдательные родители не могли не радоваться, что взаимоотношения между их младшей дочерью и «новой звездой метеорологии» обретают всё более определённый характер.
В наш стремительный век, который бешенством своих скоростей явно повлиял и на людские взаимоотношения, можно только удивляться тому, как медленно развивались романы всего семь десятилетий назад. Впрочем, может, это и не было общей, так сказать, тенденцией — тут, как говорится, тема особых исследований. Во всяком случае, конкретная история взаимоотношений Эльзы и Альфреда явно не носила искромётный характер, не походила на мгновенно вспыхнувшую страсть. Предложение руки и сердца последовало от Вегенера через два года после знакомства с младшей дочерью профессора Кёппена — также весной, но уже не десятого, а двенадцатого года.
Причём, как свидетельствует молва, форма его была весьма оригинальной. Хотя в тот раз Альфред Вегенер явился в дом Кёппена именно за тем, чтобы попросить руки Эльзы, однако привычка взяла своё — он буквально с порога проследовал в кабинет профессора, и беседа хозяина и гостя затянулась за полночь.
Когда же оба они вышли в гостиную к позднему ужину и Вегенер увидел, наконец, Эльзу, он пробормотал ей нечто смущённо и невразумительно: мол, приехал специально с ней поговорить, и сам не понимает, как вышло, что не осталось на это времени. Конечно, можно было перенести столь важный разговор на следующий день. Но Альфред обещал ранним утром брату (Курт работал в метеорологической обсерватории здесь же — в Гросборстеле) помочь провести один эксперимент в высоких слоях атмосферы. А сразу же после полёта он должен был спешить на поезд, отправляющийся в Марбург.
Вегенер быстро нашёл выход — Эльза полетит вместе с ним и Куртом на аэростате: она уже несколько раз поднималась с отцом, а им предстоит полёт короткий и нетрудный, там прекрасно можно будет поговорить.
Женская интуиция в таких случаях срабатывает безошибочно, и можно не сомневаться, что благовоспитанная фрейлен Кёппен вполне определённо знала, какова будет тема разговора. Трудно сказать, так ли уж сильно рвалось её сердце к заоблачным высям, но она безропотно согласилась лететь на аэростате.
А между тем полёт был вовсе не прогулочный. И как только летательный аппарат достиг нужной высоты, Курт и Альфред принялись за работу, не оставлявшую ни минуты свободной. Бедная Эльза тихо мёрзла в качающейся корзине, а братья Вегенеры перекидывались короткими репликами, делали пометки в блокнотах.
Лишь перед спуском Альфред, будто только сейчас заметивший присутствие в гондоле девушки, тоном, в котором ещё ощущалась инерция недавних деловых реплик, предложил Эльзе стать его женой. В ответе избранницы он явно не сомневался, ибо ещё до приезда к Кёппенам провёл — с истинной немецкой предусмотрительностью — необходимые приготовления. Во всяком случае услыхав её тихое «да», он тут же извлёк из кармана небольшую коробочку, на которой был оттиснут герб известной ювелирной фирмы. В коробочке, естественно, находились обручальные кольца. Одно из них Альфред надел на безымянный палец Эльзе, другое — на собственный.
Но и дальнейшие события этого романа развивались, словно в замедленной киносъёмке: свадьба Альфреда и Эльзы состоялась лишь полтора года спустя после того полёта на аэростате — осенью 1913 года.
И эти полтора года, которые для Эльзы были временем трепетного ожидания, в жизни Альфреда Вегенера были заполнены событиями громадной важности.
Главное из них то, что заставляет нас со столь пристальным вниманием следить за каждым этапом жизни Вегенера, — 6 января 1912 года он впервые выступил на собрании Немецкого геологического общества во Франкфурте-на-Майне с докладом, в котором была изложена гипотеза дрейфа материков.
По лихости, экстравагантности, что ли, этот доклад можно сравнить разве с помолвкой в гондоле аэростата. Однако сходство и здесь на том кончается. Ибо если предложение, сделанное Эльзе, было хорошо обдуманной акцией, то решение выступить с докладом перед геологами вряд ли отличалось этим качеством. Мы помним признания Вегенера. Всё, чем он располагал к тому времени, были общая идея перемещения материков да ещё случайное знакомство «с рядом справочных сведений» о палеонтологической связи между Бразилией и Африкой. Как говорится, невелик багаж!
Можно легко понять, почему реакция немецких геологов на доклад Вегенера была не просто негативной — они были глубоко возмущены. И недаром: ведь Вегенер не посчитал нужным познакомиться с работами учёных, высказавших прежде него мобилистские взгляды. А собравшиеся во Франкфурте-на-Майне геологи имели об этих работах вполне определённое представление. Правда, вряд ли они штудировали труды Ивана Ертова или Евграфа Быханова, которые никогда и не переводились на европейские языки, вряд ли им было известно о взглядах американца Антуана Снайдера, чей голос прозвучал уже совсем тихо и как будто за пределами Нового Света услышан не был. Но работы соотечественников, сторонников ротационной гипотезы, они, конечно, знали, так же как и суждения гляциолога Фрэнка Тейлора, опубликовавшего свой вариант мобилистских представлений всего за два года до доклада Вегенера.
Вегенер же практически ничего принципиально нового по сравнению с этими работами сообщить в то время не мог. Представьте, как он выглядел в глазах маститых геологов. В мире господствует теория контракции, которую поддерживает абсолютное большинство научных авторитетов. А тут против неё выступает чужак, метеоролог, который заявляет, что разработал принципиально новую концепцию формирования лика планеты, но ничего нового не сообщает. Весь его доклад — это повторение «задов». Да ещё каких низкосортных «задов» — прежних неудачных попыток навязать идею перемещения материков, которые были уже подвергнуты уничтожающей критике. Словом, при всем желании ничего, кроме невежества и апломба, увидеть в том выступлении Вегенера практически было невозможно.