Шрифт:
Вячеславу Умановскому
с благодарностью за долгие годы дружбы
– Чья это свинья?! Граждане! Господа! Товарищи! Чья свинья?! Кто её привёл?
– …Где, где свинья?
– Батюшки светы, и правда!
– Уберите свинью от прилавка!
Знаменитая писательница Марина Покровская – в миру Мария Алексеевна Поливанова, – протиснулась поближе, очень заинтересованная свиньёй.
Небольшая толпа возле колбасного отдела волновалась, все заглядывали себе под ноги, шарахались и возмущались. Какой-то мальчишка попятился и чуть не упал.
– Кш! Кш!.. Пошла вон!
Полная дама в шляпке ввинтилась в толпу и спросила с жаром:
– Соловья поймали?
– Какого соловья! Свинья забежала!
Маня заподозрила неладное, присела на корточки и заглянула под прилавок.
…Так и есть!
– Волька! Ну-ка вылезай оттуда! Сейчас же!
Небольшая белая свинка хрюкнула, навострила уши, припала на передние ноги, поползла, выбралась на свет и оказалась собакой.
– Господи, – сказал кто-то из зрителей с весёлым изумлением.
– Вот уродство!
Маня покраснела и потащила Вольку за поводок.
– Это порода называется мини-бультерьер, – объяснила она невесть зачем и невесть кому. – Английская собака, в Оксфорде пользуется большой популярностью…
– Женщина, выйдите! – пронзительно приказала продавщица. – Вы что, слепая? На входе русскими буквами написано – с собаками нельзя!
– Мы уходим, уходим!
Маня вытащила слабо упирающегося Вольку на улицу и накинулась на него с упрёками.
Волька слушал. Длинная морда, и впрямь немного похожая на свиное рыло, выражала неискреннее раскаяние.
Вскоре Мане надоело ругаться, она затолкала в рюкзак покупки, взгромоздила его на плечи и широко зашагала по Невскому в сторону Мойки.
Мини-бультерьер, английская собака, популярная в Оксфорде, бодро трусил за ней.
…Вообще-то в Питере собакам и их хозяевам было намного вольготней, чем в Москве. Конечно, с ними никуда нельзя, им всё запрещено, как и везде, но это официально. А неофициально – питерцы против собак не возражали, а поэтому всё можно!..
Просто сегодня Волька на самом деле вёл себя как свинья!
Народу на Невском было полно – весёлые толпы праздношатающихся туристов. На мосту кричали зазывалы, приглашали кататься на теплоходах и катерах, лоточники торговали пластмассовыми Винни-Пухами, китайскими веерами и морскими картузами, экскурсия, прикрывая глаза ладонями от солнца, смотрела в сторону кафе «Вольф и Беранже».
И жара!..
Маня вздохнула.
Какая красота! Поехать бы сейчас в парк на Елагин остров. Туда тоже с собаками нельзя – с ними никуда нельзя, но можно! – и есть один вход, где никогда не бывает сторожа. Провести Вольку контрабандой, а там – гуляй не хочу!..
Но гулять Маня не могла, хоть и хотела.
Она должна помогать тёте Эмилии. За этим и приехала в Питер.
Маня с Волькой свернули на набережную Мойки, где было совсем тесно от людей и машин, и почти не видно речку, сплошь утыканную катерами и лодками, словно брошенный цветной ящик окурками, промаршировали мимо пышечной – решено было худеть, и никаких пышек, только стебель сельдерея, молодой редис и бобовые – и вскоре оказались во дворе старинного трёхэтажного дома.
Маня посмотрела на часы.
Десять сорок пять. Ровно в одиннадцать тётя Эмилия начинает приём, а Маня запаздывает с завтраком. Сейчас ей достанется!
– Мария! – воскликнула Эмилия, как только Маня, отдуваясь, распахнула дверь. – Где ты была?! Я уже подумала было, что ты отправилась на пароходе в Гельсингфорс!
– Какой ещё Гельсингфорс? – под нос себе пробормотала Маня, скидывая кроссовки. – Мы были на Невском в Елисеевском магазине, тётя. Там очередь.
– Если ты будешь так себя вести, мне придётся написать Вике и отправить тебя обратно в Москву!
Викой звали ещё одну Манину тётю, которая приходилась сестрой Эмилии.
Маня освободила Вольку от поводка, тот встряхнулся, и неторопливой рысцой побежал в сторону кухни. Тётя Эмилия посторонилась.
– Что за ужас эта собака, – сказала она в сотый раз. – Зачем ты её завела? Кто тебе разрешил?
Эмилия обращалась с Маней так, словно племяннице было двенадцать лет и она вступала в сложный переходный возраст. На самом деле Мане давным-давно исполнилось тридцать пять, она писала романы, которые – вот чудо! – издавали и читали, подрабатывала на радио, давала интервью, состояла в жюри разнообразных конкурсов и фестивалей и считалась главой семьи, состоящей из двух тётушек, Маниного кавалера Алекса Шан-Гирея и самой Мани.
– Я сварю яйцо и сделаю бутерброды, – объявила Маня из кухни. – Иначе не успеем. Я лучше обед пораньше подам.
Эмилия присела на краешек стула с высокой спинкой. В кухне у неё была тяжелая, старинная, очень красивая и страшно неудобная мебель.
– Ты никогда ничего не успеваешь, Мария. Ты очень неорганизованная. Вся в мать. Та была точно такая же.
Маниных родителей давным-давно не было на свете, но упоминаний о них Маня не выносила – ей сразу становилось ужасно жалко себя, сироту, и она начинала сердиться на мать и отца, бросивших её на произвол судьбы.
Это было несправедливо – они не собирались её бросать, просто самолёт упал, – и Маня ещё чувствовала себя виноватой, что сердится и что тогда не летела с ними…
Такой вот клубок. Лучше не думать.
– Тебе яйцо всмятку или в мешочек, тётя?
– Какая разница. Всмятку, конечно. Нет, в мешочек.
– Хорошо.
– Нет, вкрутую! И свежий огурец. И кусочек колбаски. Ты принесла?
– Всё принесла, тётя.
– Опять чай! Терпеть не могу! Свари кофе.
– Тебе нельзя, у тебя давление.