Судьба по-русски
Шрифт:
К этому фильму меня подталкивал Кто-то…
Этот Кто-то словно сопереживал мне в моих болезненных раздумьях о начавшейся новой жизни. Я чувствовал его постоянно рядом. А он, словно не отпуская меня, шептал по-доброму, неназойливо… Казалось, он даже просил меня: «Не отчаивайся, не торопись, оглянись-осмотрись… Вдумайся… Может, стоит неистраченную энергию направить в будущее?.. Жизнь ведь продолжается…»
А меня в этой новой жизни многое повергало в отчаяние, рождало мучительные мысли о том, что не все ладно у нас… Будучи делегатом XXVII съезда КПСС, я с душевным подъемом принял звучавшие с трибуны слова нового Генерального секретаря М.С.Горбачева «гласность», «плюрализм», «новое мышление» (пусть и с ударением на первый слог)… Но при этом вызывало недоумение, сомнение
А жизнь, вопреки утверждениям и обещаниям, хирела на глазах. В стране все явственнее ощущался недостаток продовольствия. Полки даже столичных магазинов становились стерильно пустыми. И если «выкидывали» что-либо из продуктов в Москве, то столичное торговое пространство тут же заполнялось живущими впроголодь людьми из Тулы, Рязани, Твери, Смоленска, Владимира… Все электропоезда разносили по Центральной России один запах — колбасный… Колбаса сомнительного качества становилась мерилом, символом относительно сытого существования…
Я не из тех, кто умилялся, когда меня узнавали на улицах. Но в конце 80-х годов, признаюсь, нередко ловил себя на мысли: «Хоть бы узнали». Это когда, переборов себя, зажав в кулак гордость, стыдливость, заходил в магазин через служебный вход с надеждой отовариться… Случался и бартерный обмен на какой-нибудь свиноферме, птицефабрике, в колхозе или совхозе: я — полуторачасовой сольный концерт, мне — картошку, капусту, морковь…
Да, так было…
Поневоле приходилось ковыряться в мозгах, чтобы понять необъяснимое, несовместимое… Ну, например, как было не поразиться, не удивиться тому, что бросалось в глаза, когда я побывал в то наше застойно-непристойное время в ГДР и в ФРГ. Глухому было слышно, слепому было видно, что эти два германских государства живут хоть и рядом, но словно на разных планетах. Уровень жизни в ФРГ был намного выше, чем у немцев, живших в ГДР. Может, потому, несмотря на опасность попасть под пули, лезли восточные немцы через Берлинскую стену к своим западным братьям?
И снова вопрос — почему? Я не политик, не социолог, не экономист. Я не мог, не брался давать глубокий анализ этому. Но ведь нельзя было не видеть, что у немцев — одна история, одна родина — Германия, один язык, одна культура, наконец, общее для всех поражение в войне, общие разрушения… Но одна часть немцев после войны пошла развиваться через свободный рынок, другая (ГДР) пошла нашим путем, социалистическим…
Не мог я обосновать все это экономически, политически, но для меня становилось ясно, что путь наш неверен. И жизнь каждый день подбрасывала мне пищу для сомнений…
Почему СЭВ (Совет Экономической Взаимопомощи) при первой же возможности распался с такой легкостью? И ни одна из стран социалистического содружества не пошла прежним путем, не сказала: «Социализм — это прекрасно». Все радостно разбежались, кинулись в объятия западного мира.
А с какой легкостью, словно карточный домик, после встречи в Беловежской Пуще лидеров трех республик развалился «великий, могучий Советский Союз», «созданный волей народов», как пелось в нашем гимне!..
Кто сейчас осмелится утверждать, что народы бывшего СССР, получившие суверенитет, обрели все блага жизни? Суверенитет — вещь очень дорогостоящая… Но лихо разрушали старое (я не говорю — лучшее, потому немногие испытывают ностальгию), а вот как строить новое, «прорабы перестройки», реформаторы понятия не имели… Сначала сделали, потом стали думать… А народы окунули в омут. Кто догреб до берега — «новым русским» зовется… Кто-то еще барахтается что есть мочи… Но больше тех, кто уже выбился из последних сил…
Вот и скажет мой герой Мухин (из фильма «Любить по-русски»): «Так, как жили, — жить нельзя! Но так, как живем сегодня, — невозможно!»
Горькие мысли мучили меня. Я понимал, что жили мы неладно, то страшное, что было в истории нашего государства, вызывало у меня боль. Мне становилось ясно, что шли мы не тем путем. Хотя я и остаюсь при убеждении, что коммунизм — это прекрасная идея. Это самая, на мой взгляд, совершенная форма общественного бытия. Нет, она не утопична, хотя и говорят, что она неосуществима. Просто мы до нее не доросли. Это идея не завтрашнего дня, а далекого будущего, может, отделенного от нашего времени тысячелетием. Ведь священные книги самых разных религий призывают к одному и тому же — к братству. Мы же дети одной планеты, одного Бога — Высшего Разума… И не должно быть между жителями одного дома распрей.
Так что не идея, которую предложили нам, виновата. Виноваты те, кто ее использовал для своих целей. Может, сознательно, а может, и по незнанию интерпретируя ее по-своему, и весьма просто. Вот нам и обещали рай еще при нашей жизни, обещали потому, что ни один из наших руководителей не прочитал (уверен в этом) до конца и с должным вниманием книги идеологов коммунизма. Хотя и те во многом ошибались…
Да разве только эти мысли не давали мне покоя? Однако высказывать их я не решался — не был уверен, что гляжу в корень проблем. Но прежние пафос, энергия борьбы, искреннее желание приблизить лучшую жизнь стали во мне заметно угасать. В ту пору я презирал, даже ненавидел себя. Меня мучила совесть оттого, что мне в свое время не хватило мужества защитить хорошие картины, которые «казнили» на парткоме. Когда на экранах появились фильмы Р.Быкова «Чучело», В.Абдрашитова «Парад планет», ряд других прекрасных картин, их сочли «странными» и назначили идеологическую проверку деятельности киностудий. А я промолчал, когда надо было встать и защитить их — пусть и одному среди всех членов парткома. Ведь я понимал, где, как и кем готовилась эта «казнь» талантливых работ талантливых режиссеров…
Вот почему я не возвращаюсь в партию коммунистов, и когда мне сказали, что начинаются выборы и мне надо участвовать в этой кампании, я ответил отказом: сказал, что теперь не с ними, хотя я и был членом компартии с 1946 года. Вы сначала покайтесь: и за расстрел царской семьи, и за то, что Россия устлана костями миллионов погубленных ни за что людей, лучших людей России. Докажите, что вы теперь другие коммунисты… Но нет, молчат…
И, отвечая одному очень приставучему журналисту, я сказал: «Партбилета я не порвал. Он слишком дорог мне, я с ним прожил пятьдесят лет. В нем такая сила любви к своей Родине, к народу… И мечта… Теперь, когда все рухнуло, я создал свою партию. И я — единственный ее член и генеральный секретарь. Называется она ЖПСС!»
Журналист опешил…
Расшифровываю: Жить По Собственной Совести… Это название, конечно, шутка, но я живу по этому названию всерьез…
Новая жизнь, реформы даровали народу свободу. Ликовать бы! А меня терзало другое, в душу вползал страх: так ли мы ее понимаем? Умеем ли ею пользоваться? Тогда почему так напористо, даже агрессивно хлынули в нашу жизнь цинизм, хамство, неуважительное отношение к старикам, женщинам, жестокость по отношению к детям?.. Почему с экрана, со сцены вытолкнули любимых героев из народа — рабочих, крестьян, учителей, врачей?.. Как могло случиться, что в открытые шлюзы весьма своеобразно понятой «свободы» понеслась мутным потоком всякая гадость, нечисть, пошлость?..
Меня мучила и другая мысль: как после распада большой страны жить дальше? Я не мог, не хотел поддаваться этому дикому рынку, ставить картины, потакающие низменным страстям, убогим вкусам. Я не хотел делать такие картины, где герои только тем и занимались напоказ, что теперь называют «любовью». Любовью «занимаются» животные, а люди — любят! Любят сердцем. Только это и есть Любовь, достойная Человека! Только такая Любовь и держит мир…
Вообще-то я неразговорчив (особенно если трезв). Таю от удовольствия, слушая умных рассказчиков и… анекдотчиков, вралей… В Малом театре я заслушивался Иваном Любезновым. Свои фантазии он начинал обычно так: «Вот на днях со мной был такой случай…» И как изобретательно, ярко, образно, сочиняя на ходу, он врал!..