Судьба, значит…
Шрифт:
– Повторите!
Как могли, повторяли непонятную нам тарабарщину. Снова отстукивает, и снова нужно было повторить. И так три-четыре раза. И что-то записывает в тетрадку. Потом спрашивает:
– На каком-нибудь музыкальном инструменте играете?
Позднее я понял, к чему такой вопрос: радист все-таки должен обладать музыкальным слухом. В самом деле, не считать же эти самые точки, тире. Каждую зашифрованную букву, цифру «морзянки» нужно воспринимать нараспев, как мелодию. Например:
Цифра 1: дай по – це – ло – вать; точка,
Цифра 7: дай дай за – ку – рить; две точки, три тире (. – —).
Буква Л: лу – на ти ки; точка, тире, две точки (. —.) и т. д.
В общем, проверили нас, молодых, на точки-тире и на следующий день объявили: таких-то – в радисты, таких-то – в телеграфисты, а таких-то вообще – в линейщики. Линейщик (тяни кабель!) считалась самой не престижной связистской специальностью. Но и без линейщиков было не обойтись.
В линейщики Маркина и определили.
И вот сидим как-то после ужина в казарме – кто подворотничок подшивает, кто расслабившуюся пуговицу закрепляет, кто, притащив из каптерки дембельский чемодан (на втором году службы уже полагался таковой – большой фибровый с наклейками грудастых девиц внутри и видами городов – снаружи), в сотый, наверное, раз складывает-перекладывает содержимое.
– Шмоточники! – ехидничает ротный. – До дыр все протрете!
– Не протрем, товарищ капитан, – отвечали мы. – Подарки – дело святое.
Да, подарки готовили – родным, близким. Подарки-то заграничные и в некотором роде необычные, тем более на фоне товарного дефицита в Союзе. Поэтому всячески старались сберегать ежемесячные пятнадцать-тридцать марок (солдатские, сержантские), плюс десять-пятнадцать марок – за классность. А на что их еще было тратить? Вот с гарнизонным магазином и дружили…
Золотистая с бахромой скатерть – маме. (Вот она, эта скатерть! До сих пор, как новенькая.) Папка, темно-зеленая с резинками-застежками, извините за тавтологию – отцу, синяя гэдээровская «пионерская» рубашка – брату, прозрачный шарфик – племяннице. Набор многоцветных шариковых ручек (редкость тогда в Союзе), открытки, журналы с фривольными картинками…
Иногда, доставая чемоданы, показывали друг другу фотокарточки подружек, просто одноклассниц. Особенно любил хвалиться фотками своей девушки Пашка Ушаков. Присылала она фотки ему чуть ли не ежемесячно: большеглазая, нежный овал лица. Бывало, разложит их на кровати и приглашает полюбоваться своей зазнобушкой. Мы лишь вздыхали: «Да-а…» «Но дура такая! – продолжал самодовольный Ушаков. – Собрала мне посылку, уж не знаю, что там было. Сладости всякие. А посылку на почте не приняли. Нам же сюда, за границу, посылки оправлять запрещено. Она – к заведующей. В общем, унесла посылку домой. Вся в слезах. Дура такая!» – расхохотался.
Мы переглянулись: не смешно как-то…
И вдруг по селектору:
– Рядовой Маркин, срочно прибыть на КПП! Вас ждут родители.
Маркин замер. Глаза счастливо-испуганные. Вскочил и как был, без ремня, в расстегнутой гимнастерке – к выходу.
– Маркин, ты куда?
– Пусть пробежится, – хихикнул Соколов. Собственно, это он и подговорил дежурного по КПП сделать такое объявление. Тот, конечно, понимал, что за такое может влететь, но уж больно велик был соблазн разыграть молодого.
Проходит пять, десять, пятнадцать минут – Маркина нет. Наконец, является:
– Разыграли…
Продолжаем ржать:
– Маркин, неужели ты поверил, что родители – на КПП? Тут же Германия.
– Да нет… Ноги сами понесли. Потом все понял…
Шутка, конечно, грубоватая. Армия вообще штука грубая, чему тут удивляться? Грубы подъемы, караулы, груба шинель, груб казарменный быт, груба пища (рубон) – закалка тела и души. И все же, как не встрепенуться ей, душе, при словах «дом», «родители»? Это в Союзе солдатам – лафа. К ним и родители могли приехать, и посылку и денежку прислать (к празднику, ко дню рождения). Нам о таком и не мечталось. И увольнения у них как увольнения: кино, танцплощадка. Можно и подружку завести. Опять же на побывку съездить. А отсюда попробуй, выберись. «Слишком накладно!» – твердили нам командиры. – Зато вы экипированы лучше».
Да, сапоги у нас были яловые. У ребят в Союзе – кирза. И ремни у нас были кожаные, у них – кожзаменитель. Еще была у нас шерстянка, как называли мы полушерстяную гимнастерку – на холода. Вот и все наши преимущества. Право же, они меркли перед всем тем, чем были облагодетельствованы, другого слова не найти, ребята в Союзе. Не зря бытовала присказка: «Лучше ходить в кирзе, но в Союзе, чем прозябать в яловых сапогах в Германии»…
Но бывают же такие невезунчики – я все про Маркина. Как-то поутру объявили сначала, понятно, о форме одежды – № 1 (с голым торсом), потом – совсем неожиданное:
– После физзарядки – купание в озере.
– Наконец-то! – загудели мы.
А надо сказать, мы давно просили заменить утреннюю физзарядку, естественно, в теплое время года, купанием в озере. Тем более что располагалось оно совсем рядом, километрах в двух.
Непростое это озеро – Шведтзее – и не просто говорить о нем. Да, гладкое, да, спокойное – словно замерло. Зеленые берега впереди, зеленые берега справа, а налево, где чернеет скульптура (согбенная с обессилевшим ребенком на руках женщина), глядеть не хочется. То знак Равенсбрюка – бывшего концентрационного лагеря (чудовищней не придумать) для женщин и детей. За шесть лет, с 1939-го по 1945-й через него прошли около двухсот тысяч узниц – цыганок, евреек, полек, француженок, англичанок, бельгиек… Были там и русские женщины, в основном плененные – военврачи, медсестры, связистки.
Выше я упоминал немецкую фирму Сименс времен фашизма. В цехах ее, что были неподалеку, и использовали подневольный труд узниц – полуголодных, изможденных.
Рядом – крематорий с широкой трубой. Рассказывали, дно озера в этой его части до сих пор устлано пеплом сожженных. Страшное место, пусть это теперь и мемориальный комплекс. Не глядеть бы в его сторону!..
Прибегаем, сбрасываем сапоги, штаны и – с криками и визгами с мостков – в воду. И надо же было такому случиться: кто-то в прыжке угодил Маркину ногой в голову. Тот забарахтался, захлебнулся. Вытащили. Бледный, с дрожащими губами. О случившемся, естественно, доложили командиру полка.