Судебная петля. Секретная история политических процессов на Западе
Шрифт:
Однако следствие, допросы и пытки не только не прояснили, а, напротив, скорее — и, быть может, сознательно — запутали историю «порохового заговора». Надо учитывать, что фактически существовало два заговора — собственно «пороховой заговор» и план восстания католиков под руководством Эверарда Дигби. О втором заговоре Сесил был извещен своими лазутчиками. Он мог подозревать Томаса Перси и Кетсби, но не знать о планах использования Винегр-хауза. В бумагах Сесила имеется немало писем, содержащих глухие указания на зреющий заговор, на возможность новой попытки католического восстания. Одно анонимное предостережение, брошенное в деревянной коробке на проезжей дороге, было написано от имени католика-слуги, желающего раскрыть заговор, в котором участвовал его господин. Письмо предостерегало, что опасность ожидает короля и лорда Солсбери (титул Сесила с 1605 г.). Сесил получил прямое предостережение от английского посла в Париже сэра Томаса Парри. Тот, по-видимому, подхватив на лету намек, брошенный вполголоса венецианским
Шпионы Сесила Джон Рейнолдс и Джордж Саутхейк в Кале и Виллиастон в Руане усердно наблюдали за активностью иезуитов, будто собиравшихся подавать петицию Якову, составленную отцом Парсонсом в Риме. Виллиастон многозначительно высказывал при этом опасения, как бы иезуиты «не затронули личность его величества или кого-либо из его детей». Виллиастон передавал также через Парри, что иезуиты собираются высадиться в Англии под видом шотландских купцов. Шпионы Сесила тщательно наблюдали за ними, но те в последний момент ускользнули, уехав на каком-то шотландском судне. Эти и подобные им сообщения могли лишь усилить стремление Сесила найти главу иезуитов Гарнета и его ближайших помощников. 8 января 1606 г. был арестован в Вустершире Стефен Литлтон, скрывавшийся после того, как он покинул Кетсби и других заговорщиков, и его двоюродный брат «рыжий Хемфри» Литлтон, а также Роберт Винтер, брат Томаса. Надеясь спасти себе жизнь, «рыжий Хемфри» выдал тайные места иезуитов.
В Средней Англии на высоком холме, с которого просматривались на много миль окрестные места, стоял замок Хиндлип-хауз, мало напоминавший приземистый, наполовину деревянный Уайт-Уэбс. Построенный в характерном тюдоровском стиле, этот дом отличался от многочисленных рыцарских замков, которые были воздвигнуты в стране на протяжении многих столетий. Но хотя Хиндлип-хауз был выстроен совсем недавно богатым католическим землевладельцем Томасом Эбингтоном, он только внешне походил на дворцы вельмож и богатые усадьбы Елизаветинского времени. Дело в том, что если Уайт-Уэбс лишь приспособили под штаб-квартиру иезуитов, то Хиндлип-хауз с самого начала был призван служить убежищем для Гарнета и его Христова воинства.
Весь замок представлял сплошную загадку. Каждая комната имела скрытые ниши, стены были полны тайников, потолки маскировали чердачные помещения. Даже печи были если не с двойным дном, то с двойным выходом — один для дыма, другой для иезуитов, когда им требовалось исчезнуть, не оставляя следов. Камин в спальне хозяйки был соединен узкой трубой с одной из ниш, куда таким образом можно было, не вызывая подозрений, доставлять пищу и вино, которое обитатели тайников явно предпочитали воде. Иезуитский архитектор работал не по шаблону, каждый тайник имел свой секрет, и раскрытие одного из них мало облегчало поиски других.
Из Лондона был получен приказ произвести обыск в Хиндлип-Хаузе. Сэр Генри Бромли, которому поручили это дело, решил проявить чрезвычайную бдительность: поставить караулы у всех дверей, вести наблюдение за всеми слугами, и особенно за тем, куда доставляется пища, содрать обои и обшивку со стен, промерить длину каждой из комнат, чтобы определить, сравнивая площадь на верхних и нижних этажах, где могли быть тайные ниши. Наконец, особо приказано было проверить все дымоходы.
Задача оказалась бы сэру Генри и его команде не по силам, если бы не неожиданность, с которой они нагрянули в замок. Находившиеся там Гарнет и трое его подчиненных едва успели скрыться в двух тайниках. Однако тайники не были подготовлены к длительной осаде. В них, по выражению Бромли, вместо запасов пищи находился лишь «папистский хлам». Он очень стеснял обитателей тайников, мешал им двигаться. Бромли и его команда убедились, что количество постелей явно превышало число лиц, формально проживавших в доме, и некоторые якобы не используемые кровати оказались еще теплыми. Тем не менее, когда люди Бромли стали мерить стены и потолки, не удалось ничего обнаружить. Только полученное вскоре известие о показаниях Литлтона (ранее правительство действовало, очевидно, по простому подозрению) побудило приняться за обыск с удвоенной силой. В конце концов бульдожья хватка сэра Генри, не спускавшего глаз с обитателей дома, дала свои результаты. Изголодавшиеся подчиненные Гарнета, а потом и он сам сдались на милость победителя.
Их доставили в Лондон, но никак не могли добиться показаний об участии в «пороховом заговоре», а в случае с Гарнетом Сесил не решился прибегнуть к пытке. Чтобы обойти иезуита, к нему подослали тюремщика, прикинувшегося сочувствующим католикам. Он устроил Гарнету якобы тайные свидания с другим арестованным, отцом Олдкорном (стена, разделявшая их камеры, оказалась, как нарочно, с проломом, который можно было обнаружить, слегка отогнув доску). Беседу Гарнета с Олдкорном, разумеется, слово в слово записывали агенты Сесила, сидевшие рядом в тайнике. Эти записи потом составили одно из доказательств, которые требовались суду для осуждения Гарнета и его коллег. Другим крайне невыгодным для иезуита обстоятельством было обнаружение трактата о двусмысленном способе выражения или о пределах дозволенной лжи, который нашли у Трешама. Чего стоили заверения Гарнета, что он ничего не знал о «пороховом заговоре», кроме того, что ему было сообщено на исповеди, если сам он теоретически обосновывал необходимость лжи в такой ситуации, в какую попал?
Гарнет и его подчиненные, кроме тех, кому вроде Тесмонда (Гринвея) и Джерарда удалось бежать за границу, кончили свои дни на виселице.
В 1610 г. в протестантском тогда Палантинате (на Рейне) солдаты задержали путешественника. Найденные при нем письма убедили власти в том, что арестованный — это иезуит Уильям Болдуин, который, по английской правительственной версии, был активным участником «порохового заговора» и на выдаче которого давно настаивало правительство Якова I. Его под строгим конвоем, в цепях доставили в Англию. Допрос Болдуина не дал никаких доказательств его участия в изменнических действиях. Эрцгерцог Альберт, а потом испанский посол Гондомар неоднократно ходатайствовали за иезуита. Тем не менее Болдуина восемь лет продержали в Тауэре, а потом выслали из страны.
Чей же подкоп?
За почти четыре столетия, протекшие после «порохового заговора», не раз высказывались сомнения в точности правительственной версии этого знаменитого эпизода английской истории. Подозрения о причастности к организации заговора провокаторской руки возникли, собственно говоря, уже в первые дни и недели после ареста Гая Фокса и его друзей. Кто выполнял роль подстрекателя, конечно, неизвестно, но нельзя было сомневаться, что провокатор мог действовать по приказу только одного человека — Роберта Сесила, графа Солсбери. Уже 5 декабря 1605 г. один современник в письме за границу сообщил, что, без сомнения, «кое-кто из членов Тайного совета (обычное осторожное упоминание главного министра, без того, чтобы прямо называть его имя. — Е. Ч.) сумел сплести сеть, чтобы запутать тех бедных джентльменов» [218] . Еще до этого, 25 ноября 1605 г., английский посол в Брюсселе Эдмондс доносил, что «ему стыдно сообщать графу Солсбери! ежедневно изобретаемые выдумки при здешнем дворе, чтобы спасти католиков от злословия». На процессе Гарнета генеральный прокурор Кок говорил о том, что инкриминируемое подсудимому одобрение убийства короля изображают за границей «как вымысел и политику нашего государства, чтобы вызвать презрение и навлечь немилость на папистскую религию». «За границей» означало, разумеется, прежде всего в Риме. В меморандуме, составленном позднее, в 1608 г., по указанию папы, заговор представлялся делом группы мирян, не получавших совета ни от одного католического священника, отмечалось, что этот заговор был спровоцирован властями или что они по меньшей мере способствовали ему и позаботились, чтобы главные свидетели исчезли до того, как были выдвинуты обвинения против иезуитов.
218
Williamson H. R. The Gunpowder Plot. L., 1951. P. 16.
4 декабря 1605 г. Роберт Сесил получил анонимное письмо, в котором его обвиняли в том, что он, действуя на основании «полностью ложных обвинений», путем преследований, изгнаний и убийств стремится искоренить католическую религию, и угрожали смертью. Подобных угроз приходило немало, но Сесила явно более беспокоили слухи о том, что «пороховой заговор» был сфабрикован. По-видимому, в самом конце 1605 г. Сесил даже написал памфлет под названием «Ответ на некоторые клеветнические писания, распространяемые за границей под предлогом предостережения католиков». Известно, что это министерское сочинение уже широко читали до начала февраля 1606 г. Отвергая обвинения, Сесил вместе с тем доказывал, что он как министр не выполнил бы своего долга «часового, защищающего жизнь короля и безопасность государства», если бы не противопоставлял «контрмины минам измены».
Подозрение против Сесила упорно сохранялось в XVII в. Так, епископ Годфри Гудмен, которому во время раскрытия заговора было около 20 лет, писал в своих «Воспоминаниях», что «великий государственный деятель» «вначале сочинял, а потом раскрывал измену, и, чем она была более гнусной и ненавистной, тем большими и более приемлемыми представлялись его услуги». Среди родственников казненных заговорщиков было распространено убеждение, что Кетсби, Фокс и другие стали жертвами «государственной интриги». В 1615 г. власти даже раскрыли «заговор», в котором фигурировали родные погибших участников «порохового заговора», стремившиеся отомстить за смерть невинно осужденных, по их мнению, мучеников. В 1658 г. епископ Толбот писал, что Сесил «изобрел или по меньшей мере раздувал «пороховой заговор»». Споры об ответственности за события 1605 г. снова стали обсуждаться в конце 70-х — начале 80-х годов XVII в., во время так называемого папистского заговора. Опять повторялись утверждения о роли, сыгранной Робертом Сесилом.