Судьи и заговорщики: Из истории политических процессов на Западе
Шрифт:
Отлично сознавая шаткость улик против Ралея, Тайный совет строго подошел к отбору судей, большинство которых были заклятыми врагами обвиняемого. Можно было положиться, конечно, также на проверенное бесстыдство Эдварда Кока, вдобавок, кажется, действительно уверовавшего в виновность подсудимого. Нельзя было усомниться и в усердии лорда главного судьи Джона Попема, который, по упорным слухам, начал свой жизненный путь разбойником на большой дороге, а потом, избрав юридическую карьеру, обогнал всех своих коллег по размеру полученных взяток.
Процесс начался в Винчестере 17 ноября 1603 г. Ралей, который в припадке отчаяния еще до суда пытался покончить жизнь самоубийством в Тауэре, теперь снова приобрел свое обьгчное самообладание [169] . Кок неистовствовал, угрожая подсудимому пытками, именовал его «гадюкой», «гнусным и отвратительным предателем», «исчадием преисподней», «чудовищем с английским лицом, но испанским сердцем» [170] .
169
Ibid., p. 155—156.
170
/Howell T. B./ A Complete Collection of State Trials, vol. 2. London, 1828, p. 138.
Явное изменение настроения публики в пользу подсудимого заставило трусливого Якова, не отменяя смертного приговора, обречь Ралея на долголетнее заключение в Тауэре [171] . Там он написал свою многотомную «Всемирную историю». Уже на эшафоте были помилованы Кобхем и еще два участника заговора. В 1616 г. Ралея освободили и послали в Гвиану разыскивать золотые Залежи. Экспедиция Ралея столкнулась с испанцами, ревниво охранявшими свою колониальную монополию в западном полушарии. А такое столкновение как раз категорически было запрещено Ралею, поскольку Яков в это время тяготел к союзу с Мадридом. После возвращения на родину Ралей был немедленно арестован по настоянию влиятельного испанского посла Гондомара. На этот раз его обвинили в пиратстве, хотя, как подтвердили последующие расследования, он действовал в тех областях Южной Америки, где не было испанских поселений.
171
Wildman M. Op. cit., p. 175—176; Bowen C. D. Op. cit., p. 219— 222.
22 октября 1618 г. Суд королевской скамьи подтвердил прежний приговор, вынесенный Ралею. Отрицая свою вину, Ралей заявил судьям, что он скоро будет там, где «не надо страшиться ни одного из королей на земле» [172] . Приглашая одного из друзей на собственную казнь, Ралей порекомендовал ему заранее запастись удобным местом, так как на площади будет очень многолюдно. «Что касается меня, — добавил осужденный, — то я себе место уже обеспечил». На эшафоте он вел себя с обычным бесстрашием и равнодушием к смерти. Отказавшись надеть повязку на глаза, сказал: зачем же страшиться тени топора тому, кто не боится самого топора [173] .
172
Greenblatt S. G. Sir Walter Raleigh. The Renaissance Man and His Roles. New Haven, 1973, p. 3, 9.
173
Lacey R. Sir Waiter Raleigh. London, 1973, p. 382.
Так окончилась жизнь одного из прославленной когорты елизаветинцев — человека, с поистине возрожденческой щедростью наделенного храбростью солдата и пытливым умом ученого, сына бурного времени, которое является потомству в образе шекспировской Англии.
Рядом с заговором, организацию которого приписывали Ралею, стоит «пороховой заговор» — эта знаменитая в анналах британской истории попытка группы католических дворян Роберта Кетсби, Томаса Перси, Гая Фокса, Томаса Винтера и других подвести подкоп под здание палаты лордов и взорвать бочки с порохом, когда в ноябре 1605 г. король Яков I должен был присутствовать при открытии сессии парламента [174] .
174
Участники «порохового заговора» — большей частью католики из Уорика и Вустера (Кэтсби, Грешэмы, Уинтеры). Через свою мать Мэри Арден Шекспир был отдаленным родственником каждого из них. Часть их связаны, как и Шекспир, с заговором Эссекса. Заговорщики посещали таверну, где Шекспир встречался с драматургом Беном Джонсоном (Milward Р. Shakespeare’s Religious Background. London, 1973, p. 64).
В последние годы в западной историографии обострилась полемика, начатая историками-иезуитами еще в конце прошлого века и усердно продолжаемая ими в наши дни, по поводу истинной подоплеки «порохового заговора». Был ли этот «пороховой заговор», день раскрытия которого — 5 ноября (день Гая Фокса) — столетиями считался национальным праздником, действительно заговором английских католиков, опиравшихся на силы международной контрреформации? Или она, к этому времени давно оставив свои надежды на «обращение» Англии, была здесь ни при чем, и заговор был коварной провокацией, задуманной и осуществленной первым королевским министром и руководителем секретной службы Робертом Сесилем (позднее лордом Солсбери) с целью побудить Якова I оставить в силе репрессивные законы против католиков, а главное, показать собственную незаменимость на посту фактического главы правительства?
Уже знакомый нам Ф. Эдвардс [175] пытается, в частности, доказать, что даже главные заговорщики — Гай Фокс, Томас Винтер, Томас Перси и другие — были агентами-провокаторами, которых превратили в козлов отпущения. Они до последней минуты не подозревали об ожидавшей их участи — погибнуть от солдатской пули или от топора палача — и усердно играли порученные им роли. Историк-иезуит уверяет, будто им найдены документальные доказательства того, что Роберту Сесилю были заранее известны все «признания» арестованных заговорщиков. Судебный процесс над ними был лишь театральной инсценировкой. Обвиняемых доставили по реке из Тауэра в Вестминстер, и до начала суда, как явствует из сохранившихся официальных бумаг, они находились более получаса в Звездной палате. Судебная комедия неожиданно для Гая Фокса и его сообщников закончилась трагическим финалом на эшафоте. Они так и не дождались обещанного им королевского помилования.
175
Edwards F. Guy Fawkes. The Real Story of the Gunpowder Plot. London, 1969. Cp. Garnett H. Guy Fawkes. London, 1962; Simons E. H. The Devil of the Vault. London, 1963; Caraman P. Henry Garnet. London, 1964; Parkinson C. N. Gunpowder Treason and Plot. New York, 1976.
Эдвардс и другие историки из Ордена иезуитов не смогли доказать правильность своей откровенно тенденциозной концепции. Несомненно только, что Англии в это время приходилось уже значительно меньше, чем прежде, опасаться угрозы со стороны сил контрреформации и что хитрый Роберт Сесил, отлично учитывавший это, тем более стремился превратить ослабевшую угрозу в орудие, которое можно было бы использовать во внутриполитических целях (в том числе и для укрепления своего личного влияния на короля). Его современник, известный английский дипломат Генри Уоттон, даже считал фабрикацию заговоров необходимостью для поддержания репутации политического деятеля [176] . А результаты, достигнутые английскими властями с помощью судов над заговорщиками, были немаловажными. Оливер Кромвель вспоминал: «Паписты в Англии со времени моего рождения считались испанизированными» [177] . Однако эти «достижения» вскоре стали обращаться против самого правительства, вставшего на путь соглашения с Испанией и ее союзниками. Неспособность монархии в правление Якова I, а потом Карла I дать отпор новым притязаниям католической контрреформации вызывала растущее возмущение пуритан [178] и способствовала тем самым формированию субъективных предпосылок для английской буржуазной революции середины XVII в.
176
Williamson H. R. Historical Enigmas, p. 127.
177
Loomie A. J. The Spanish Elizabethans. The English Exiles at the Court of Philip II. New York, 1963, p. 3.
178
Breslow M. A. A Mirror of England. Puritan Views of Foreign Nations. 1618—1640. Cambridge (Mass.), 1970, p. 10—44; Brown M. J. Itinerant Ambassador. The Life of Sir Thomas Roe. Lexington, 1970, p. 173.
Изобилие заговоров отнюдь не было чем-то исключительным, характерным только для Англии и Шотландии того времени. Нисколько не меньше их было и во Франции и в ряде других европейских стран. Тем менее они могут относиться к специфике развития отдельных государств, поскольку заговоры оказывались прямо или косвенно связанными с противоборством на международной арене лагерей католической контрреформации и протестантизма, в конечном счете отражавшей классовые антагонизмы переходной эпохи от феодализма к капитализму. Особенности эпохи определили чрезвычайно большой удельный вес методов тайной войны в арсенале средств, применявшихся контрреформацией. Вместе с тем правительства одних стран часто, а других — лишь в редких случаях использовали механизм судебного процесса для расправы с заговорщиками. Этот утвердившийся в Англии способ еще не вошел во многих европейских государствах в обычай при наказании участников антиправительственных заговоров. Суды там еще не играли роль главного посредника между монархом и палачом.
История английских политических процессов XVI и первой половины XVII в., в особенности поведение обвиняемых на этих процессах, а потом и их предсмертные речи на эшафоте могут служить свидетельством нарастания политической оппозиции против абсолютизма, формирования идеологических предпосылок революции. В том крайнем, поистине отчаянном положении, в каком оказывались осужденные, с особой отчетливостью проявлялись основы их мировоззрения, сдвиги в социальной психологии. Покорных жертв абсолютистского государства в правление Генриха VIII сменяют в середине и второй половине XVI в. противники установленной власти, открыто бросающие ей вызов, хотя этот вызов еще облачен в форму несогласия с господствующей церковью. В начале XVII в. у осужденных политической юстицией все чаще проявляется, по-прежнему в религиозной оболочке, неприятие монархического королевского произвола в его различных проявлениях, однако не приводящее еще к открытому отрицанию самого института монархии.