Сулла (илл.)
Шрифт:
Буфтомий, независимо от Постумия, подтвердил благоприятный исход войны. Этот был более сдержан в своих выражениях. Ясно одно: пора собираться! Оставаться в Риме незачем и не к чему. Все, что можно было совершить в Риме, – совершено.
В своих «Воспоминаниях» Луций Корнелий Сулла писал:
«В то время я не мог поступить иначе. Я мог бы пойти и на другие унижения. Ради того, чтобы достичь главной цели своей. Ради того, чтобы унизить после всех моих недругов. «Мы ждем от тебя беспощадных действий в соответствии с твоей силой, твоей великой мощью, а ты унижаешь себя и тем самым унижаешь нас», – говорили мне многие мои друзья из знатных и родовитых
Так писал Сулла в утраченных «Воспоминаниях», от которых сохранились лишь фрагменты, цитируемые более поздними авторами.
Можно усомниться в достоверности цитаты, но нельзя не признать того, что Сулла никогда не раскаивался в том, как действовал в Риме, когда вошел в него победителем, и до того дня, когда покинул его и направился в город Брундизий для войны на Востоке.
Поглощенный организацией похода, Сулла все время вмешивался в политическую жизнь через своих многочисленных друзей-оптиматов. И тем не менее она не всегда складывалась в его пользу. Нельзя сказать, что это очень угнетало его, но часто все же нервировало. Однако внешне он не выказывал никакого беспокойства.
Как-то Эпикед сказал ему перед сном:
– Не кажется ли тебе, что некие люди теряют совесть?
– Да, теряют.
– И ты молча взираешь на это?
– Как видишь, Эпикед. А что посоветуешь ты?
Эпикед постелил постель и молча стал в угол. Господин велел сесть. Но тот наотрез отказался:
– Я постою, господин мой.
Он сказал:
– Все умные люди твердят, что тебе не следует ввязываться в дрязги римских политиканов. Человек, имеющий под своим началом такое войско, как твое, не должен опускаться до разговоров с этими болтунами. У тебя – свое дело. Настоящее. Большое. А у этих болтунов за душою – ничего. Вот они и чешут себе языки. От нечего делать.
Формально это не совет. Просто личное мнение слуги. А по существу?..
Сулла не нуждался в чужом мнении: хотя он все знал и все понимал сам, тем не менее человеческое любопытство кое-что требовало и для себя…
– Эпикед, представь себе… Представь себе, что сенат вынесет против меня решение…
– И что же?
– Сделать вид, что ничего не случилось?
– Да.
– И уйти за море?
– Да.
– А меня здесь будут чернить?
– Возможно.
– Поливать грязью?..
– Не ты первый, не ты последний.
Часть третья
Снова на Рим
1
Весна
Сулла плывет на огромной пентере. Адриатическое море спокойно. Оно, можно сказать, уже позади. Впереди маячит Италийская земля. Италийское небо над нею. И город Брундизий встает, овеянный весной, словно город детской мечты.
Четыре года тоже позади, как и Адриатическое море. Все эти годы – с тех пор, как Сулла оставил Рим, своих друзей и врагов, своих льстецов и хулителей, – удача сопутствовала ему. Таким же удачным оказался и этот морской переход после множества сухопутных битв. Плыли сотни трирем – целая армада.
Он смело мог явиться в Рим во всем блеске и сообщить сенату, что Митридат посрамлен, что приобретены новые союзники, новые города, разрушены многие вражеские крепости и захвачено много ценностей – много талантов в золоте и серебре.
Он стал старше на четыре с лишним года. Почти на пять лет. Поседел, новые морщины на лбу. Немало сил положил на эту войну с Митридатом. Разве не могут гордиться римляне победами Суллы при Херонесе и под Орхоменом? Разве не решили эти два сражения судьбу всего Восточного похода?.. Суллу вполне могли бы встретить с триумфом на Марсовом поле. От этого не убудет римского сената. Напротив, может быть, кое-что и прибавится…
Отчет о Восточном походе составлен. Он диктовал его на ходу – не до писанины было. В отчете голая правда – в этом его достоинство. Что касается слога – любой сенатор-болтун напишет не хуже. А может быть, лучше. Слог – дело вкуса, в конце концов. Разве дело в нем? Сулла утверждает: человек, прежде всего, – это его дело. Что в красивости слога? Что в каллиграфии? Дело, содеянное умом, – вот это дело! Оно и камень переживет, как говорят каппадокийцы. И очень верно говорят.
Правда, Корнелий Эпикед, который, к слову говоря, тоже постарел на пять лет, не совсем согласен в этом вопросе с господином. Был меж ними как-то такой разговор. Эпикед сказал:
– Почему ты с такой гордостью говоришь о том, что слог твой не изящен? Ты вроде бы гордишься этим…
На что Сулла ответил:
– Разве я не прав? Важно, что написано, а не как написано.
Слуга возразил:
– Не совсем так. Хорошо, когда между ними гармония.
– Я не поэт! – огрызнулся Сулла.
– В этом я совершенно с тобой согласен. Но зачем же хвастать корявым слогом? Другое дело, если ты, показав образцы письменного искусства, вдруг, за неимением времени, сочинил не очень изящное. В этом случае тебя никто не осудит. Даже язык не повернется, чтобы упрекнуть тебя.
Сулла вез с собою библиотеку философа Апелликона, которая содержала сочинения Аристотеля и Феофраста. Разве привлекла его красивость слога? Пусть ответит Эпикед: красивость слога привлекла?
– Наверное, не красивость. Но эта сторона очень, очень привлекательна. Не менее важна, во всяком случае.
Сулла поднял руку, протестуя.
– Неправда! – горячо сказал он. – Главное – в мысли! Я могу с нею не соглашаться. Могу спорить с нею. Но главное – все-таки мысль. Только ради нее везу с собой это бремя образованности. А красивость? Я могу и без нее.
Эпикед сказал:
– Есть крепкая связь между мыслью и слогом, которым она изложена. А это бремя образованности – списки эти – досталось тебе очень легко. В Греции образованных людей – всего горстка. Одни неучи. Жалкие пастухи! Они не понимают, что отдают.