Сулла (илл.)
Шрифт:
– Нет.
– А кто же еще?
– Такие же, как я.
– И все заодно?
– Еще бы! – бросил Ферекид и, мгновенно взвалив тюк себе на спину, побежал вдоль улицы. Посредине.
Долго глядели ему вослед зеленщик и башмачник. Покачивая головами. Не веря своим ушам. И глазам.
– Слышал, Марцелл?
– Слышал!
– Что же ты скажешь?
Зеленщик был в полнейшей растерянности. Обычно нагловатый, он сейчас стоял у лавки башмачника словно в воду опущенный. И проговорил медленно, едва
– Он и нам проткнет животы.
– За что же? – сказал Корд, который тоже полагал, что Ферекид и ему проткнет живот.
– Он зол на весь мир, Корд.
– И не мудрено.
– Как? Раб смеет озлобляться? – возмутился зеленщик.
– Они тоже люди.
– Эти?.. Рабы?..
– Есть ученые, – сказал Корд, – которые доказывают, что рабы – тоже люди. У них то же сердце. И та же голова…
Зеленщик скорбно покачал головой:
– Мы наверняка пропадем, Корд.
– Почему, Марцелл?
– Помяни мое слово. Клянусь здоровьем своей жены – мы пропадем. Сгинем, как камешек в море. Или в этом грязном Тибре, в котором дерьма больше, чем воды… Ты заметил сумасшедший блеск в его глазах?
– Не сегодня-завтра он совсем спятит с ума. От радости или от злобы, – согласился Корд.
Марцелл напомнил о недавних восстаниях рабов в Сицилии и Этрурии…
– А в прошлом месяце, как говорят, сожгли три виллы в Этрурии. Хозяев тоже сожгли. Заживо. Вот, брат, делишки какие!
Корд заговорил о рабах-разбойниках, которые появились не сегодня и не вчера. Люди режут друг друга с незапамятных времен. Об этом рассказывала даже бабушка. Ей было сто лет, когда она умерла. В дни ее молодости, говаривала бабушка, находились рабы, которые сжигали на кострах своих господ. Вот что делалось в незапамятные времена! Отец рассказывал, что бедные крестьяне близ Пренесте – это же совсем рядом! – сговорились погубить всех знатных людей города. С этой целью они прикинулись, будто везут на рынок оливковое масло. А на самом деле в мехах у каждого – по острому ножу. Говорят, разбойникам удалось вырезать целые семьи. Потом их поймали и сбросили со скалы… Корд не будет удивлен, ежели этот Ферекид и его товарищи добудут кривые мавританские ножи и пойдут разбойничать по Риму. Кстати, они могут притвориться сторонниками Суллы. И от имени Суллы выпускать кишки неповинным людям.
Поговорив еще о разбойниках, друзья пришли к выводу, что кому-то надо действовать. Но кому?
Марцелл сказал:
– Сенату.
Корд сказал:
– Всем магистратам.
Наконец они сошлись на том, что ни тем, ни другим особенно доверять не следует.
– Этот раб, – сказал Корд, – кое-что знает. Недаром же так сходит он с ума. Даже с нами не считается. Мы для него вроде бы уже не люди. Поэтому если спросишь меня, то дам тебе совет: давай сидеть дома. Давай не высовываться в
– А лавки закрывать? – спросил Марцелл.
– Как думаешь? Или ты хочешь оставить весь свой товар на разграбление? Берегись, как бы и замки не сломали! Непременно закрыть лавки! И не казать носа на улицу. Запри своих дома, заготовь еды на неделю. И сиди себе!
– Скажут, что струсил…
– Кто скажет, Марцелл?
– Да все. Соседи.
– Дались они тебе! Да может быть, половины их не будет через неделю! Тогда мы посмотрим, кто трус, а кто молодец.
– Пожалуй, ты прав.
Корд помолчал. Поглядел по сторонам: они стояли одни на сумеречной улице. Он сказал:
– Вот о чем я подумал, Марцелл. Может, ты и посмеешься над моим пророчеством. Это дело твое. Я думаю так: когда-нибудь не станет нас и Рим будет принадлежать не римлянам, а рабам. Этим ферекидам.
– О боги! – воскликнул худущий зеленщик.
– Да, да, – беспощадно продолжал Корд, – в мире все меняется, но меняется к худшему. У меня тоже был отец. И это его слова. Сначала миром управляли боги. Потом полубоги, вроде Рема и Ромула. После них – богатыри благородные. Теперь – непонятные сенаторы и консулы. А скоро к власти придут рабы. Понял меня?
– О боги! – снова воскликнул Марцелл. – Неужели мы доживем до таких дней?
Корд улыбнулся:
– Мы – нет. Потому что нас прирежут эти самые рабы. Запросто. Как баранов.
По улице пробежал некий брадобрей. Знакомый Марцелла. На ходу бросил несколько слов. Этот тоже пророчил страшные вещи. Идет войско, говорит. Будет резня, говорит. Не сегодня-завтра, говорит. Берегите головы, говорит…
– Слыхал? – удрученно сказал Корд. – Пока я тачаю башмаки, а ты продаешь спаржу – мир понемногу переворачивается. Вот так, брат!
– Давай присядем. – Марцелл прислонился спиною к грязной стене и медленно опустился на корточки. Рядом с ним присел Корд. Зеленщик взялся за голову. – Давай подумаем, – предложил он.
– Давай.
И так – недвижимые – просидели они несколько минут. Город шумел где-то за пределами этой улицы. Дневной свет угасал. В окнах замигали светильники – тусклые, как зимние звезды. Давила духота. И сумерки делали свое дело: от них становилось тихо и печально на душе.
– Всё, – сказал зеленщик.
– Что – всё?
– Надо запирать лавку.
– Я это уже решил.
– Нечего мешкать, Корд. Живо домой! Береги голову. Свою. Береги семью. Пусть будет, что будет. Не нам с тобою менять мир. Верно говорю?
– Ты прав, Марцелл. Мир изменится и без нас с тобою.
И они пошли, чтобы привести в исполнение свое решение. Двое римлян – надо думать, не единственные – бежали в свои каморки, чтобы укрыться от великого землетрясения.