Сумерки людей
Шрифт:
— Простите, но мы несколько уклонились от темы, — вмешался Мелькер. — Если вас, мисс Флавин, не затруднит, то все мы, без сомнения, с интересом ознакомились бы с той альтернативной системой, которую предлагает ваша группа.
— Не затруднит, — ответила девушка, не сводя пристального взгляда с полковника Розена. — Мы — гуманисты. И это говорит само за себя. Мы считаем, что у каждого человека существуют этические обязанности по отношению к себе подобным. Мы считаем, что ценность любой системы измеряется степенью уважения, проявляемого ко всем человеческим существам, а не только к членам привилегированного класса. И с этой точки зрения нынешняя система позорна и несостоятельна.
— Ах так! — командным голосом прогремел Розен. — Ну, если
Послышался сдержанный смех.
— Простите, полковник, — тут же вмешался Мелькер, — но вам было позволено пользоваться собственными определениями. Пожалуйста, мисс Флавин, мы вас внимательно слушаем.
— Первейшая наша задача, — подвела итог девушка, — заключается в уничтожении рабства и возврате к свободным демократическим институтам. В таком мертвом, сосредоточенном на подавлении всяких свобод мире, как наш, не может быть никакого прогресса — ни нравственного, ни технического. Когда задача эта в должном порядке будет решена, перед нами встанут другие проблемы — причем великое множество. Но с ними можно будет справляться по мере их возникновения. Мы никогда не согласимся с тем, что единственным стабильным обществом может считаться то, в котором сорок девять из каждых пятидесяти его членов низведены до позорного и омерзительного рабства.
Поднялось сразу несколько рук. Мелькер кивнул бледному молодому человеку в бордовом пиджаке:
— Прошу вас, мистер Оливер.
— Я, конечно, не философ и все такое, — нервно начал Оливер, — но мне показалось — тут говорили об уважении и тому подобном Ладно, предположим, мы отпустим рабов на волю. Мне, понятное дело, трудно такое предположить. Но я вот что хочу понять… Допустим, появится множество рассеянных по всей земле мелких хозяйств и не станет больших домов, как сейчас. О каком уважении и согласии пойдет тогда речь? В смысле — разве все семьи не передерутся друг с другом? А сейчас мы хотя бы держим всех в ежовых рукавицах — чтобы не передрались.
— Спасибо, мистер Оливер. Весьма ценное и интересное замечание, — елейным тоном отозвался Мелькер. — Кто попробует ответить. Быть может, вы, мистер Коллундра?
Уже вступавший в дискуссию смуглый мужчина встал со своего места и начал:
— Что ж, вы, мистер Оливер, конечно, тонко подметили. Трудно найти меру для оценки уважения и согласия. Или, скажем, счастья. И все же такая мера существует. На мой взгляд, это — эффективность использования жизненного пространства. Семьдесят с небольшим лет назад на Североамериканском континенте проживало сто восемьдесят миллионов человек. Сейчас переписей не проводится, но думаю, оттого числа осталась примерно одна восьмая. Я не навязываю немедленных выводов. Я просто предлагаю с помощью данной меры попробовать оценить превосходство одного образа жизни над другим. Полагаю, тут есть о чем задуматься.
— Вот и хорошо, — потирая руки, обрадовался Мелькер. — Теперь нам предстоит насладиться бесподобными всплесками остроумия. Прошу вас, миссис Максвелл.
На лице одной из матрон под маской косметики выразилось явное удовольствие.
— Что ж, по-моему, мистер Коллундра абсолютно прав. Так прав, что даже сам не представляет, насколько. Да, эффективность использования жизненного пространства и впрямь может здесь являться мерилом. Пожалуй, я даже добавила бы кое-какие циферки к уже упомянутым. Насколько мне известно, до того, как на этот континент ступил белый человек, земли здесь примерно наполовину были покрыты лесами. Менее чем за пять столетий новые хозяева довели площадь лесов до одной трети. Расчистили землю, понастроили всяких ферм, деревушек и городов. А потом за дело взялись мы — и меньше чем за сотню лет снова позволили этому континенту наполовину зарасти лесами. Черт побери, нам следует гордиться! Сейчас мы по-настоящему используем какую-нибудь сотню тысяч квадратных миль. Причем возделанной земли — той, что приобрела иной вид с тех пор, как мы до нее добрались.
Матрона, похоже, закончила. Тогда Мелькер кивнул седобородому мужчине, что по-военному прямо сидел на своем стуле:
— Адмирал Хольт, прошу вас. Хольт откашлялся и спокойно начал:
— Не уверен, правильно ли я понял то, о чем здесь говорила леди, но мне кажется, что если вам требуется плотность населения, то лучшая цивилизация существовала в Индии до изобретения Гамна. Там тогда проживало порядка двухсот душ на квадратную милю. Нас тут, конечно, пока еще очень мало, но ситуация, согласитесь, необычная, и движемся мы стремительно. Насколько мне известно, в большинстве провинциальных семей рождается по пять-шесть детей. Надеюсь, цифра в две сотни на квадратную милю нам не грозит. Но к какой-нибудь приличной цифре мы все-таки со временем подберемся. Тогда нам снова потребуется война — примерно такая, о какой тут горячо вспоминала мисс Флавин. — Тут адмирал очень долго откашливался, а потом вдруг продолжил: — Так что мне думается, плотность населения — именно та тема, которой мисс Флавин и ее сторонники упорно стараются избегать. Позвольте, мисс Флавин, задать вам один вопрос. Считаете ли вы, что изначальной этической ошибкой было ограничение количества Гамна?
— Да, считаю, — не замедлила с ответом девушка. — Именно эта первичная несправедливость неизбежно потянула за собой все остальные. А что касается прироста населения… — тут мисс Флавин отчего-то слегка покраснела, — то на все есть свои методы и средства. Уж вам-то, адмирал, это прекрасно известно.
— Простите, но тут вы не правы, — возразил Хольт. — Добровольные методы контроля над рождаемостью действенны только с теми людьми, которые их признают. А в данном случае методы, которые не годятся для всех, не годятся вообще. Иначе вы просто истребите тех, кто будет им подчиняться. Единственный пригодный метод контроля над рождаемостью — это тот, который автоматически действует на всех. Например, ограничение пищи или жизненного пространства. Теперь, мисс Флавии, ответьте мне, пожалуйста, еще на один вопрос. Будет ли кто-нибудь нуждаться в пище, если Гамно станет доступно каждому?
— Нет.
— Конечно нет. Так сможем ли мы тогда надеяться, что люди не развяжут войну и не перебьют друг друга просто потому, что их станет слишком много?
— Если так ставить вопрос, то не сможем.
— Замечательно. И далее — что касается жизненного пространства. Скажите, пожалуйста, мисс Флавии, можно ли считать, что естественный прирост населения закончится, когда на каждого из нас останется по одному квадратному метру земной поверхности?
Мелькер так и лучился улыбкой.
— Пользуясь преимуществом председателя, не могу не отметить, что нарисованная вами картина будущего приводит меня в дикий восторг. Подумать только! Громадная мусорная куча, на которой стройными рядами стоят люди, — и в руках у каждого собственное Гамно! Никаких деревьев! Никаких там животных и птиц! Нет места океанам и прочим прудам с речушками! Да, кстати, адмирал, куда мы денем океаны? Можно, конечно, понастроить плотов… Да, мистер Кишор, внимательно вас слушаем.
Молодой человек с лошадиной физиономией закончил что-то строчить у себя в блокноте и зачитал результаты:
— Думаю, всем будет небезынтересно узнать, сколько людей сможет разместиться на Земле, если размножение пойдет теми темпами, о которых только что говорил адмирал Хольт. Так вот. Около шестидесяти одного триллиона и девятисот сорока миллиардов.
— Но можно возвести второй этаж и удвоить это число! — выкрикнул кто-то.
Мелькеру опять пришлось призывать собрание к порядку.
— Господа, серьезнее… серьезнее, пожалуйста… — вторил ему какой-то здоровяк с каменной физиономией. — Мистер Перси, вам слово.