Сумерки Зверя
Шрифт:
У Великого Приора Локи в большом фаворе хаживал. Командирствовал всеми кланами изменщиков.
Ходили слухи, что заслуга эта, коль слово сие приемлемо для бесчестного деяния, вовсе и не лорда-подкаблучника, но гулящей бабенки евойной. Погутаривали, что Диамантша (ведьма, чисто ведьма) снюхалась с Черным демоном Локи. Впрочем, похоже что не этим годом завели приятельство, но много ранее, в неких краях, за оковидом людским невидимым, спутались двое чародеев. Что с издавна повязаны одной веревочкой, бесами сплетенной, и уже много невинных душ загубить успели, прежде чем добрались до несчастного Нодда. Только в каких таких незнаных землях, да и в землях ли вообще, может и в потусветных пучинах сумрачных, обитали
А доподлинно известно – леди Диамант (не к ночи будь помянута) дружбу с Черным водит крепкую, с ним винишко попивает, на крови колдует. И удивительного в том нет ничего. Известно – рыбак рыбака издали замечает, а ворон ворону в глаз клювом не тыкнет. Удивляла, разве, звериная лютость да безудержно ненасытная похоть суки подколодной.
Боялись ее поболи Черного Локи.
Убегая от лиходейкой душегубицы, приходили к Сигмонду, горожане и поселяне. Ободранные, оголодавшие, дрожащие, со страхом в глазах. Их надо было насытить, ободрить, поставить в строй.
Искали защиты, стекались со всех концов разоренной земли, уцелевшие после разгрома замков кланщики и псы войны. Прибредали израненные, в окровавленных повязках, группками и поодиночке, кто с оружием, кто без. Их надлежало излечить, вооружить, вернуть в строй.
Приходили те, кто желал сразиться с врагом, гордые духом люди. Злые и беспощадные опытные рубаки, потерявшие все кроме меча и чести. Им надо было показать место в строю.
Всех надлежало разместить, накормить, подлечить, к делу приставить. Словом забот навалилось невпроворот. Днем и ночью работали кузницы, столярные мастерские и все те, кто мог производить вооружения. Из прибывающих отбирались сведущие мастера, подмастерья, сельские кузнецы, молотобойцы, люди хоть чуточку с ремеслом знакомые. Приставлялись к работам крепкие да смышленые поселянские парни, котоые кувалдой по стальной полосе попадали. Иные, что промахивались, те меха кузнечного горна раздували.
Укреплялись стены, благо поселяне люди рукастые. К труду привычные, мастеровитые. Им и кладку класть и плотничать не в диковинку. Ладно работалось.
Звенели в близком лесу топоры, то зари до зари, не покладая рук трудились лесорубы. Сразу двух зайцев били. Во-первых оголяли местность, чтоб не где было спрятаться противнику, тайно к городу подобраться. Во-вторых нужда и в дровах и в бревнах имелась изрядная.
Отобранные Гильдой девушки с зари до зари шерстили соседние леса, отыскивали лечебные грибы. Вместе с ними старцы выкапывали коренья, срывали листья и ягоды. Все это сушилось, вялилось, впрок готовились целительные мази и настойки.
Дело грибное – тонкое, тут ох как легко промашку дать. Чуть что упустишь, не так перемешаешь, чего недодашь или лишнюю щепотку сверх меры пересыплешь и не выйдет целительного средства. Пол беды, коли одна непотребная бесполезность на выброс, а, не ровен час, и вовсе ядовитое зелье сварится. Тут мастерство требуется, учеба трудная, опыт немалый, который только у высокородных имеется. Секреты из рода в род передаются, от бабки к матери, от матери к дочки, так с испокон веку повелось. Да и то, не всякая дщерь лордова своей родительнице усердно внимала, прилежно советам следовала. И не всякая наставница для науки розог не жалела, руку утрудить не боялась.
От того сама сенешалевна, даром что молода, почтенным матронам суровые испытания учиняла. Спрашивала строго, нелицеприятно. После по местам всех расставила. Кому зелье варить, кому в ступе толочь, кому над сборщицами начальствовать, а кого и вовсе изгоняла.
Напутствовала: «Нету с тебя здесь проку. Уноси-ка, ты, толстомясая, свое гузно вон с глаз мох, дражайшему супругу порты чинить. Коли, ясно, иголку
Приговор исполняла неукоснительно. Должно быть и находились недовольные, да не роптали, перечить названной сестре короля не осмеливались. Хоть кому и обидно было, все ж в душе понимали – справедлива хозяйка Гильдгарда и умела. Ох, как умела! А что строга, что придирчива, то по делу. Не о себе, не о своей гордыне радеет – о болезных да язвленных печалуется. Тех и нынче в городе полным полно, а вскорости многократно должно прибавится. Так уж коли приставила к простеньким, но тяжелым работам, то пеняй на себя. На свою леность младенческую, на нерасторопность, на неумелость.
Поселянские дочки к лечебным грибам не допускались, собирали прочие съедобные. В том многой хитрости нету, всякая девка ядреный боровик от худосочного мухомора сызмальства отличает. Впрочем и мухоморам, муходавам с мухотравами применение находилось, их резали, свежими в город отправляли. Ведь, по скученности народу разводится летающей и ползающей пакости неисчислимо. Одно от нее средство лесное спасает, детвора усердно пятнистые шапочки крошила, травила кровососов.
Годные же в пищу, и ценные, вкусные и те, какими в тучное лето даже самый худосильный смерд побрезговал бы, и чистые и червивые, все шли в дело. Их тотчас нанизывали на бечевки, развешивались у костров. Так сохнет быстрее, горячее червяк не ест. Готовились к голоду долгой осады. Вовсе бестолковые отроковицы рвали сфагн-траву [10] .
10
Сфагнум (сфагн), единственный род листостебельных сфагновых мхов. Стебель прямостоячий с пучковидно расположенными ветвями. 320 видов, распространены широко. Растут на болотах плотными дернинами; из нижних отмерших частей образуется торф. Обладают бактерицидными свойствами.
Сигмонд в женские дела не вмешивался, но мешки заприметил, заготовки похвалил, окрестив «бактерицидной эрзац ватой». Витязь и есть витязь, не может чего чудного не сморозить.
Вскорости все ближайшие окрестности были вычищены полностью. Основали дальние лесные станы. Скрипели вереницы телег, по утру порожние, вечерней зорей возвращались в город гружеными.
Словом, всем работа находилась, все при деле. Даже изгнанные из грибной кухни праздно не сидели и им сенешалевна занятия подыскала. Гильда сама трудов не чуралась и другим на безделье соизволения не давала. Спрашивала строго. Для порядку пришлось с десяток бездельниц прилюдно высечь. Простолюдинок начальницы уму-разуму примерно учили. Высокородную же дщерь Хормстенхольдскую, что уповала за родительским титулом укрыться, от работы отлынивать, сенешалевна собачьим арапником, из бычьего хобота изготовленного, собственноручто исхлестала. Приговаривала: «За битого двух небитых дают, за битого двух небитых дают». Драла ленивицу немилосердно.
Экзекуции изрядно резвости добавляли.
Но не одна у Гильды забота.
– Спекуляции, как в блокадном Ленинграде, не допущу. – Объявил Сигмонд.
Гильда привычно пожала плечами – нешто, мол, по-людски сказать нельзя. А мысля то дельная, разумен витязь, спору нет. Взаправду, негоже так, чтоб кому война, а кому кормушка родна. Тотчас приняла к исполнению. Железной хозяйской рукой навела порядок. Без исключения у всех – и у горожан и у беженцев, у лордов и монахов все съедобное изымалось, свозилось на городские склады. У самих складов поставлена надежная охрана. – Ежели кто сунется, рубить-колоть без разбору! – Напутствовала леди сторожей. – Иначе, пеняйте на себя. Как свиней на крюках развешу и свиньям же скормлю.