Сумрак в конце туннеля
Шрифт:
— Пришла… дорогой теней… Как похож ты на призрак средь них!.. Серое царство рухнет… померкнет, окунется во мглу… Темень. Один лишь костер несмело горит… В пламени вижу твой образ… уйдет тот огонь. Затухнет. Погаснет…
Замутненный, ничего не видящий взгляд куда-то в сторону. Затем непродолжительное молчание вновь сменилось на скрипучий голос. Казалось, звуки застревают где-то по дороге и уже порядком обессиленными вырываются из уст бабки. Словно бы мы находимся не в метре друг от друга, а на большом расстоянии или же преградой какой разделены… Черт, с того света она вещает, что ли?
— Тени
Кашель и кровь изо рта. Зловещая старуха дергается в предсмертных конвульсиях, как будто решила пуститься в пляс вместе с демонами, которых зазывала… Дальше не знаю, ноги сами унесли меня прочь, в спасительную темноту туннеля, к суете станции, поближе к людям, которые еще пару минут назад вызывали у меня только отвращение и тоску. Откуда только взялась эта бабка? И почему ее бред так напугал меня? Надо доложить, пусть кто-нибудь еще сходит, найдет труп, в конце концов, как-то еще подтвердит, что это не галлюцинации… Я ведь не сошел с ума, правда?
Позже, уже залезая на платформу, я сразу почувствовал всеобщее оживление, так нехарактерное для Достоевской. Да и как можно было этого не заметить? Многие жители столпились в основном зале и что-то обсуждали, поглядывая с любопытством и опаской на группу незнакомцев в военной экипировке.
К Михалычу надо, он-то наверняка должен знать, кто это такие, да и о произошедшем лучше рассказать именно ему…
— Эй, Игнат, ты чего чумной такой? Лица на тебе нет. Призрака увидал, что ли? Прибежал, как ошпаренный. Крысы грибницу попортили? Говори уже, не томи душу!
После моего рассказа, дядька помрачнел, осунулся, скрутил папироску и закурил.
— Чертовщина какая-то… Да не, глюки, наверное, словил. А все же надо бы кого отправить, проверить, что за дела такие. Нет, пошлешь — потом опять над тобой смеяться будут… Да и видал еще чего на станции твориться: вместе с очередными поставщиками сталкеры к нам пожаловали, вон бегают терь все вокруг, любопытствуют. Ох, не к добру ихняя братия к нам пожаловала, ох, и не к добру. Ничем хорошим это не кончится, запомни мои слова… Ладно, тебе ведь тоже интересно поглядеть на бравых вояк? Иди уж, а я покамест сам до плантаций добреду, гляну, как там твоя старуха-покойница поживает…
Пока я пробирался сквозь людскую массу, протискиваясь все ближе к вновь прибывшим, меня посетила неожиданная, доселе, казалось бы, невозможная мысль: «Не многовато ли событий для одного дня?» Слова дядьки: «Ох, и не к добру» очень слабо тогда вязались с глуповатой и нехарактерной вообще-то для меня улыбкой, посетившей мое лицо. В то же мгновение толпа внезапно расступилась, и я по инерции вывалился из первого ряда.
Сталкеры выглядели внушительно: высокие и подтянутые, облаченные в полевую военную форму, разгрузочные жилеты с торчащими обоймами и ножами, на ногах тяжелые армейские «берцы», автоматы за спиной. Конечно, подобные предметы были и у отряда внутренней безопасности станции, однако
А дальше, дальше я поймал взгляд одного из вояк, молодого, не старше двадцати лет, белобрысого, курносого паренька, на котором, в отличие от остальных, вместо разгруза был черный бронежилет, да и одежда темно-серая. А еще глаза… голубые и добрые… очень добрые. Удивительно: увидев меня, он не нахмурился и не отвернулся, а просто… просто улыбнулся в ответ. И это было так неожиданно, какое-то новое светлое чувство возникло в душе, согревая меня изнутри, и на сердце стало чуточку легче, и настроение немножко улучшилось…
Удар локтем в бок.
— Игнат, чего лыбишься, как идиот? Чего вообще ты тут забыл? Иди на полях паши, вроде ж тебя туда распорядились назначить. Так, а остальным тоже делать нечего, что ли?! Хотя стой-ка, гостей проводишь, раз уж здесь. Грибы-то никуда не убегут.
— Эмм, я… ну вы же знаете… — но никто уже меня и не слушал — начальник станции с ротой безопасности начали разгонять зевак. Народ потихоньку рассасывался, оставляя меня наедине с пришельцами. Вскоре кроме нас никого и не осталось.
— Парень, ты чего столбом встал? — чуть насмешливо, но как-то совсем беззлобно, окликнул меня тот самый сталкер, все с той же, простой и радушной, ухмылкой. — Тебя звать-то как?
— Игнатом…
— Вот, а меня Владом, кликуха — Светлый, будем знакомы. Смотрю, ты парень не разговорчивый. Общаться много не привык? Эт не беда, растормошим тебя потихоньку. Ребята мы неплохие, не обидим, ты, главное, не робей. Что, покажешь станцию бравым солдатам? Мы внакладе не останемся.
Его добродушное лицо так меня поразило… Но как же, ведь всем на меня наплевать, абсолютно точно! Или все-таки… одна-единственная улыбка…
— Да, да… конечно, пойдемте. А что бы вы хотели увидеть? У нас вроде ничего примечательного и нет, — несмело промямлил я, выдвигаясь в путь.
— Ты не парься, показывай все, рассказывай, как живется. Да вон, хотя бы, как вы того хмыря, что со стенки зыркает, терпите и не замазали до сих пор?
Видимо «хмырь» никого не оставил равнодушным, в этом мнение сталкеров совпадало:
— Нехороший у него взгляд, ей-богу, тяжелый какой-то, мрачный.
— И вся станция такая. Да что там, чуть ли не вся линия. Правильно говорю, парни?
— Не зря коммуняки в свое время прозвали переход от Сретенской через Трубную и до вас Дорогой теней, — выдал еще один из этой странной компании.
Как в холодную воду опустили, я аж поежился.
— Правда, было это еще до твоего рождения, да и Влад вон, тогда пешком еще под стол ходил… Силуэты эти на стенах… Серая у вас ветка какая-то, темная. Понятно оно конечно, — продолжил сталкер свою мысль, — станции бедные, освещение аварийное, да и то еле-еле горит, небось, и факелы с кострами зажигаете… Эй, ты чего белый как мел? Я что-то не то ляпнул?