Супер Американ Папа!
Шрифт:
«… Так было нужно. И твое задержание в максимально правдоподобном виде, и мое игнорирование. Это все фарс, чтобы защитить тебя. Не уверен, что стоит тебе говорить в письме о том, что натворили некоторые, поэтому я не стану этого делать. Все объясню при встрече…»
Сглатываю, и мне кажется, что в меня проваливается целый килограмм смятения, недоумения, тревоги и… облегчения. Это все фарс. Не по-настоящему. Никто не собирался меня задерживать и обвинять в преступлении, которого я не совершала. И тот взгляд, что бросил на меня Кевин, тоже был ненастоящий, поддельный.
Я прикусываю губу до боли, чтобы убедиться – это не сон. Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, потом медленно выдыхаю. Он пишет, что это представление было нужно, чтобы защитить меня. Значит, все же кто-то пытался меня подставить. В голове кружится целый рой вопросов: кто? Жасмин или Джейс? Люся к этому причастна? Что если да? Как дождаться следующего дня и не сойти с ума от неизвестности?
«… не пытайся ни с кем связаться…» - читаю дальше. Можно подумать, мне оставили такую возможность. Телефон забрали, в квартире заперли. «…особенно, мне важно, чтобы ты не пыталась связаться с сестрой…»
Сердце сжимается на этих словах. В груди разливается болезненный жар. Он не хочет, чтобы я говорила с Люсей. А я ведь собиралась позвонить ей позже из отделения, чтобы узнать, забрала ли она Михалыча. Кевин в чем-то подозревает ее? Тоненькая ниточка надежды, что сестра все же не могла так подло поступить со мной, рвется. А на месте этой ниточки образуется рваная рана. Люся – вся моя семья. Я не была готова ее потерять.
«… завтра я приеду, и мы поговорим. Будь готова объяснить мне, какого черта не вышла, когда я пришел вчера вечером к тебе в домик…»
Руки непроизвольно сжимают листок, а брови сходятся к переносице. Пусть сам объясняет, «какого черта» обнимался с Жасмин Ковальски! Боже, теперь у меня в голове полная каша. Если задержание – это фарс, то, что вообще не фарс? А может, и ухаживания Кевина за мной тоже фарс? Не хочу больше гадать!
Кладу лист на колени и тру виски. Из-за нервного перенапряжения у меня начинается мигрень. Я редко пью таблетки, но сейчас от обезболивающего не отказалась бы. Снова беру листок в руки и дочитываю:
«…средства от головной боли в зеркальном шкафчике в ванной. Постарайся поспать. Прости, что пришлось заставить тебя понервничать. И прошу тебя, больше не плачь… Кевин»
Еще раз пробегаю глазами по последним строчкам. Он видел, как я плакала в машине. Он смотрел. Как в тумане поднимаюсь с дивана и иду из гостиной в сторону других комнат. Проверяю каждую дверь, чтобы отыскать ванную. Когда нахожу, нащупываю выключатель на стене ладонью, подхожу к тому самому зеркальному шкафчику над раковиной. Открываю и вижу там обезболивающие таблетки.
Это его квартира. Ботиночки Джини на обувной полке и его рядом. На раковине в стаканчике синяя зубная щетка и смешная детская с колпачком-акулой. Он знает про таблетки, где они лежат. Он попросил привезти меня сюда. К себе.
Хватаю упаковку обезболивающих, достаю одну таблетку и запиваю водой из крана. Потом брызгаю прохладной жидкостью на лицо, обтираю шею и еще какое-то время держу ладони под струей. Смотрю на себя в зеркало. Глаза покраснели и опухли, щеки и губы бледные, как у мертвеца. Как он сказал? Постарайся поспать? Не уверена, что смогу даже просто спокойно лежать.
Выхожу из ванной и решаю исследовать квартиру. Теперь смотрю на нее иначе, стараясь выхватить любой признак того, что здесь были Джини и Кевин. На кухне рядом с кофеваркой шоколадные хлопья, в морозильной камере много мороженого, на кровати в спальне детский розовый халатик, а на прикроватной тумбе рисунок: мужчина держит за руку девочку. Подпись корявым почерком на английском: daddy and me. Папа и я.
Их маленькая семья…
Вспоминаю, как мы с Люсей рисовали в детстве такие же рисунки. А еще представляли себя взрослыми и красивыми. Обещали друг другу, что никогда не расстанемся. На глаза снова наворачиваются слезы.
Заглядываю в шкаф и вижу там несколько мужских рубашек. Прислоняюсь лицом к одной и вдыхаю запах. Легкий аромат парфюма Кевина. Как же он мне нравится. Сдергиваю рубашку с плечиков, потом снимаю с себя одежду и надеваю ее. Пусть она побудет моим успокоительным на сегодня.
Ложусь на кровать, беру рисунок с тумбы и кладу рядом с собой на подушку. В этот новый год у меня, видимо, не останется ничего – ни семьи, ни работы. Завтра приедет Кевин и расскажет мне, что мои боссы – мошенники, а Люся – их правая рука. Потом он порекомендует мне найти другую работу и не общаться больше с гадиной-сестрой, поблагодарит за несколько приятных дней на турбазе и… улетит в свою Америку вместе с Джини. А я. А что я? У меня останется только кот и разбитое сердце. Одно радует - в тюрьму не сяду.
Как в той песне «Новый год к нам мчится… Скоро все случится»
23 глава
Кевин
– Где Мася? Что с ней будет? – всхлипывая, мямлит Люся, сидя за столом в кабинете у Баева. Девушка без конца теребит ремешок сумки и, не прекращая, плачет вот уже два часа.
Я стою чуть в стороне и внимательно наблюдаю за реакцией Люси на каждый заданный Андреем вопрос. Стараюсь не вмешиваться, хотя очень хочется. Но друг заранее предупредил, что позволит мне присутствовать при разговоре только в том случае, если я буду молчать.
После того, как на турбазе я дошел до домика Ковальски, чтобы вытрясти душу из Джейса, события развиваются с такой стремительной скоростью, что мне едва удается контролировать свои эмоции. Я никак не ожидал, что ситуация между Ковальски настолько запущена. Хорошо, что мне хватило разума сразу отправиться к Джейсу на разговор.
– Ваша сестра задержана, Людмила. Ведется расследование, - ровно отвечает Баев. – Вы уже задавали мне эти вопросы, и я неоднократно на них отвечал.
– За что ее задержали? – не сдается Люся.
– Я уверена, она ничего плохого не сделала.