Супермен (сборник)
Шрифт:
— Мяч на игру! — приказал О’Нил. Коренастый бейсболист первым ступил на возвышение «дома». Игроки Хиллона невнятно забормотали, как стая обезьян. Неизвестность предстоящего возбуждала их. Трой сжался в пружину, и большой матч начался.
С самого начала стало ясно, что главную роль в матче играют подающие. Трой посылал столь резкие мячи, что соперники едва хребет не ломали, отбивая их, а могучий Луга разработал себе бросок с таким «провисом», что хиллонцы несли ощутимые потери, пытаясь отбить его заковыристые,
На шестой подаче произошло неожиданное. Отбивающий Шмидт не стал брать слишком высоко поданный мяч и добежал до первой базы, а потом добрался и до третьей. И вот, когда на счету у команды было два штрафных, отбивать вышел Кролик Мюллер.
У Кролика были не самые близкие отношения с битой, но хиллонские болельщики никогда не накидывались на него, потому что знали, как серьезно он относится к бейсболу. Он жадно поглощал ежедневные сводки бейсбольных матчей и знал средние результаты за сезон каждого заметного игрока, включая и запасных. Ничто, кроме бейсбола, его в жизни не интересовало. Он играл на третьей базе, тренировался добросовестнее всех в команде, тем не менее его бросок по первой базе был ужасен, больше 200 очков он вообще никогда не набирал. Когда он проигрывал, болельщики жалели его. Кролик об этом знал и в восторге не был. Больше всего на свете ему хотелось стать настоящим бейсболистом. А настоящему бейсболисту, как известно, влетает по первое число, если он плохо играет.
И теперь, когда он, каждый раз замахиваясь битой, трижды промазал, причем один из мячей прошел высоко, у самой его шеи, хиллонцы на трибунах утратили всякое уважение к его преданности бейсболу.
— Убрать его! — вопили болельщики. — Мотается попусту, как ржавая калитка. Убрать его! На мыло!
Кролик был ошеломлен. С минуту он безмолвно смотрел на улюлюкающие трибуны, а потом, вместо того чтобы убраться тихонько прочь, подбросил биту в воздух и заорал:
— Вот это да! Трам-та-ра-та-ра-рам! Малыш, постриги себе ногти на ножках, ты рвешь простынки!
Он весело подпрыгнул и помчался на свое место, будто выиграл очко. Все решили, что он спятил.
В следующие три подачи подающие так ловко посылали мячи, что ни одна, ни другая команда не смогла изменить счет. На последнем мяче девятой подачи, при одном штрафном, Эдвин Пампка, воспользовавшись ошибкой противников, добежал до первой базы, хотел добежать до второй, пока ловят мяч, но не успел, его объявили в ауте. Ситуация сложилась спорная, и Пампка ринулся прямиком к судье Ларсону, громко крича:
— Ах ты, жила безмозглая! Да я уже на милю за чертой был.
Но его товарищи по команде, столпившись вокруг, сообща утихомирили его, прежде чем он пустил в ход кулаки.
В этой игре хитрый О'Нил старался держаться незаметно. За ним и Джипом Ларсоном бдительно следили и нередко освистывали их, несмотря на их до сих пор справедливое судейство. На десятой подаче О'Нил решил теперь уже Лугу наказать за мяч, прошедший очень
— Ничего, ничего, — сказал он. — В прошлый раз Джип принял неверное решение. Так что Джейк имеет полное право отплатить тем же.
Оба судьи продолжали вести себя очень осторожно. Из них обоих О'Нил, вероятно, волновался больше. У судьи Ларсона было свое постоянное дело, магазин, он мог восстановить свою репутацию и потом, в других матчах, но для судьи О'Нила выборы надвигались с угрожающей быстротой. Сжавшись в комок, он по-обезьяньи присел за основной базой, терпеливо ожидая случая, когда можно будет с выгодой для себя вынести решение.
На одиннадцатой подаче могучий Луга стал сдавать. Клюшка Шлиц далеко запулил мяч и рассчитывал рвануть сразу на две базы, но противник ловко поймал мяч, и фокус не удался. Кино Силла так мощно вдарил в центр площадки, что успел пробежать две базы, ринулся было на третью, но Луга перехватил мяч и помчался вдогонку. Когда он увидел, что Кино ему не догнать, он пасанул мяч Бамбовскому, который осалил Кино, когда тот шлепался на третью базу. Бамбовский вдруг взвыл и захромал вокруг базы.
— Проклятье! Проклятье! — бормотал он.
— Его шипами зацепило, — сказал кетчер Стек.
— Он это нарочно сделал, — откликнулся Луга. — Я видел, как он плюхнулся на базу, выставив шипы.
От боковой линии уже спешил разъяренный Бамбовский-старший. Это был раздражительный багроволицый старик, вечно потакавший сыну; сжав кулаки он рвался вперед. Бамбовский-младший заметил его и медлить не стал. Отбросив хромоту, он побежал навстречу, чтобы унять старика.
— Со мной все в порядке, — сказал он, ухватив отца за плечи, — не ломай дурака.
В толпе зрителей послышался смех, и судья О'Нил приказал старику покинуть поле. Тот медленно удалился, качая головой. Кино сидел на базе и ухмылялся. Бамбовский-младший подошел к нему.
— Ты вылетел, — сказал Бамбовский. — Судья объявил.
— Ничего подобного, — ответил Кино.
— Он еще не объявил решения, — добавил Стек.
— Что? — повернувшись к О'Нилу, Бамбовский резко спросил, — разве он не вылетел?
Судья О'Нил предпочел не заметить вопроса. Он решительным шагом подошел к площадке подающего. Один, весь на виду у избирателей Хиллона, он объявил свое решение.
— Игрок успел добежать до базы.
Наступило короткое молчание. Молодой отбивающий хиллонцев сплясал на радостях джигу, и на трибунах поднялся шум. Вопя, как пьяные индейцы, болельщики Фридома прыгали через ограждение и толпами валили на поле. Судья О'Нил отошел на вторую базу и приготовился твердо стоять на своем.
— Он нас обманывает, — взвыл болельщик с сильным польским акцентом.
— Вы только послушайте, какой акцент, — пропел Фуи Фейн. — Вы только послушайте.
— А я его не стесняюсь, не то что поляки из Хиллона.