Суть острова. Книга 1 (Добудь восход на закате)
Шрифт:
Успеет среагировать, обязан успеть, если заранее засек угрозу. И вообще, быть может, он понапрасну поддался ночной панике ума, это бывает…
Задувать ледяными ветрами на Бабилонской бирже стало на четвертые сутки после бессонной ночи, аккурат в пятницу, с небольшой задержкой по сравнению с мировыми тенденциями. Но Сигорд успел подготовиться к пятнице и вывел из хайтековских операций все талеры до единого. И этого ему показалось недостаточным, но субботняя сессия была слишком коротка и невыразительна, пришлось ждать понедельника.
В понедельник,
Оставшиеся до выходных дни он потратил на окончательный вывод всех средств из корпоративных ценных бумаг, всех, без единого исключения, а вырученные средства, три с половиной миллиарда талеров, «Дом фондовых ремесел» окунул в государственные долгосрочные обязательства республики Бабилон: шестипроцентные облигации, дата выкупа в две тысячи пятьдесят первом году. Купил он их, хотя и на вторичном рынке, но по номиналу и даже чуть дешевле, с дисконтом, у официальных дилеров Казначейства, поскольку популярность этих бумаг в народе была предельно близка к нулю. Иностранные инвесторы без разговоров отворачивались от предложения купить облигации, отечественные финансисты так поступать не смели и выкупали, словно оброк вносили, кто на сколько ужалобит родное государство.
Яблонски поначалу решил, что Сигорд сошел с ума, но после вечернего субботнего разговора, перетекшего в воскресный утренний, и Яблонски притих, убежденный серьезностью предъявленных аргументов. Дальнейшие недели на бирже чаще напоминали дурдом, плывущий по реке с крокодилами, нежели бизнес-организацию, среди биржевиков было зафиксировано четыре случая самоубийства и один помешательства; инфаркты, банкротства и побеги уже никто не считал. Та катастрофа, которая грянула после убийства Леона Кутона, была, может, и порезче, но она была более-менее локальна, тряхнув весь мир — ударила, в основном, по Бабилонской экономике… И удила на ту панику набросили относительно быстро, а эта… Эта втаптывала в пыль триллионы долларов по всей планете, не щадя ни Нью-Йорк, ни Бабилон, ни Токио.
Комиссия по ценным бумагам рыпнулась было к Сигорду, выяснять, почему именно «Дом фондовых ремесел», один из немногих не пострадал на ураганном кризисе, один из очень немногих, кто даже заработал на нем, и один-единственный, кто забился добытым в государственные ценные бумаги… Но тут-то господа из комиссии и притормозили, поняв, что в сомнениях своих заходят очень далеко. Не во французские и не в британские бумаги средства вложены, все под контролем, все прозрачно, все патриотично. Что не так?
Этот Сигорд, конечно воротила, очень крупный делец, но его активы хотя и велики, да ведь отнюдь не фантастичны. Даже по размерам личного состояния он не входит в первую и вторую десятку бабилонских толстосумов, а уж влияние его фирмы на отечественную экономику — это надо микроскоп помощнее брать… Так что, вызвать кризиса своими спекуляциями он не мог, все его действия за рамки закона не выходили, итоговая операция его — хотя и фантастически удачна, но… Кто, спрашивается, кому и когда мешал поддержать государство низкопроцентными займами?
Взяток Сигорд принципиально не давал, хотя и не стал вмешиваться, когда Яблонски из своих рук рассовал по чиновничьим карманам и пазухам небольшие подарки на общую сумму в полмиллиона талеров.
— Я тебе, друг ситный, эти фокусы компенсировать не собираюсь.
— Да и не надо, не обеднею.
— Нет, нахал ты, все-таки, Яблонски…
— Каков уродился, таков и есть.
— Зачем тебе эти барашки в бумажке? И без подарков бы эти попрошайки отвяли, несолоно хлебавши.
— А нервы? На вас и так лица нет, одна бледность и мешки с кулак под глазами. У вас с почками все в порядке?
— Да, — соврал Сигорд.
— Сомневаюсь. Дамочки вам звонят, сын звонит, врач ваш, господин Лури, безуспешно домогается провести плановый осмотр… Вот он вам покажет, почем фунт изюма, я от него ничего скрывать не собираюсь, все про вас доложу: сколько курите, как кофе литрами дуете, как спите, а вернее, не спите ночи напролет, как питаетесь всухомятку, либо черт те где.
— Знаешь что, Ян!.. Ну, некогда мне, понимаешь…
— Ах, некогда ему. А чем, извините за нескромность, ваша светлость так занята? Наблюдением роста курсовой стоимости государственных облигаций на вторичном рынке? У вас ведь других активов нет?
— И этим тоже. Пусть это занимает минуту в сутки — а все равно обязан. Кроме того, ты про «Рим Заполярный» забыл? Это, между прочим, также наше имущество и за ним пригляд необходим, постоянный причем. Банчок-то наш, чтобы ты знал, тоже ртом воздух ловит, с сердечком перебои у нашего банка. Всем топ-менеджерам крышу с плеч — временно, надеюсь — снесло, хоть кто-то должен управляющим мозги вправлять?..
— Ну, разве что. И все равно: извольте дурью не маяться, а отдыхать. И курить поменьше.
Вправка мозгов заключалась, в основном, в переводе всех подконтрольных Сигорду денежных потоков (немногочисленных, но полноводных) в «Рим Заполярный», ибо потери банка, завязанного значительными ресурсами на фондовый рынок были весьма ощутимы, Сигорд, от греха подальше, подстраховывал его единственным эффективным лекарством, деньгами. Он то и дело организовывал совещания совета директоров, на которых излучал оптимизм и непоколебимую уверенность: как ни странно, пример поведения одного из крупнейших акционеров — влиял на остальных и благотворно влиял, тем более, что денежные потоки «от Сигорда» реально помогали делу, помогали банку выполнять свои обязательства перед контрагентами и внешне держаться перед ними как ни в чем не бывало. Вслед за Сигордом, послушавшись его советов, несколько довольно крупных брокерских контор, специализировавшихся на бумагах традиционных компаний, перевели свои счета в «Заполярный» и банк вздохнул еще чуть свободнее.