Суть Времени 2013 № 11 (16 января 2013)
Шрифт:
Итак, с учащимися не цацкались, а соединяли заботу о представителях социальных низов, получающих образование, с требовательностью. Это-то и давало очень высокие результаты. Кроме того, советская школа искала и находила новые формы воспитания, позволявшие уйти от палочной дисциплины, травмировавшей досоветское образование. И при этом избежать анархии, распущенности, снижения образовательных стандартов.
Разумеется, советская образовательная система сохранила ту разумную централизованность, которая была свойственна досоветской образовательной системе. Сохранила она и свойственные нам традиции коллективизма и взаимопомощи.
Во-первых, что такое «излишняя унификация»? Великая русская традиция, пронизывающая все сферы нашей жизни, основана на симфонизме. То есть единстве общих стратегических принципов, сочетаемом с вариативностью. А. Н. Леонтьев называл это «цветущей сложностью». Разве не было этой «цветущей сложности» в советском образовании? Разве у нас не было спецшкол, интернатов для особо одаренных детей? Разве у нас не было очень своеобразных школ для детей с теми или иными отклонениями? Чего стоила, например, знаменитая школа Ильенкова для слепоглухонемых, один из выпускников которой стал доктором психологических наук! Разве у нас не было ПТУ, позволивших за беспрецедентно короткий срок создать высококачественный рабочий класс?
Все эти великие достижения были беспощадно разгромлены постсоветскими реформаторами, которые безумствовали на ниве образования даже более оголтело, нежели в иных сферах. Их действия нельзя назвать иначе, как войной с образованием. Разве не войной с образованием являются заявления высоких лиц, отвечающих за образование, в которых прямо говорится, что мы не страна первого мира, и нам нужны стандарты образования, позволяющие правильно функционировать в качестве страны третьего мира? Страны, способной что-то копировать, действовать на подхвате у стран первого мира, используя так называемые отверточные технологии.
В рамках какой концепции, какой стратегии, какой доктрины проводится нынешняя образовательная политика? Ведь не может быть образовательной политики вообще. Мы хотим стать страной первого мира? Но становятся ли странами первого мира по своему желанию? Первый мир — это закрытый клуб, куда должны впустить, и где действуют подходы и принципы, отшлифованные за столетия. Мы столетиями исповедовали другие подходы и принципы. И просто не сумеем перестроиться за короткие сроки. Да и зачем нам перестраиваться в той же сфере образования, если американцы — как главная страна первого мира — подстраивались под нас?
Мы хотим стать страной третьего мира? Но это унизительно и невозможно. Унизительно потому, что это чудовищное падение. А невозможно потому, что, так пав, мы не удержим страну, которая уже вкусила от стандартов иного, не третьемирского, бытия.
И Российская империя, и Советский Союз были вторым миром, постоянно спорящим с первым миром. И в этом втором мире действовали свои подходы во всех сферах, включая сферу образования. Эти подходы давали блестящие результаты. И чего ради надо было от них отказываться?
Но ведь отказались, тупо переходя на банальные либеральные схемы, якобы позволяющие осуществлять более эффективное «вариативное обучение». Вариативное, говорите? В каких рамках будет осуществляться вариативность? И каков будет ее практический результат?
В педагогическом энциклопедическом словаре 2002 года говорится, что принцип вариативности вводится для преодоления унификации и единообразия образования. «Вариативность образования, в конечном счёте, нацелена на обеспечение максимально возможной степени индивидуализации образования». Она осуществляется через создание многообразных образовательных программ, учреждений, плюрализм и гибкость этих программ, учебников. Через возможность выбора образовательных технологий.
Что такое «максимально возможная степень индивидуализации образования»? Максимальная — значит, каждый индивидуум получает свое образование. И как после этого собравшиеся вместе индивидуумы будут работать на одном заводе или в одном институте? Надо же, максимальная индивидуализация! Сказали бы хотя бы — оптимальная. И задали критерии оптимальности. Но критерии задают тогда, когда хотят добиться определенного позитивного результата. А когда воюют, разрушая создаваемое веками, то гораздо проще говорить о максимальной индивидуализации, то есть о максимальной деструкции.
Война с историей
Пермский «Парк американского периода»
Под маской «сохранения памяти» либералы давно навострились осуществлять исторические фальсификации, переписывание истории и огульную пропаганду
Ирина Кургинян
Программа десталинизации, выдвинутая федотовским Советом по правам человека при президенте РФ, включала несколько основных составляющих: правовое осуждение «преступлений коммунизма», смену советских названий и увековечение памяти жертв политических репрессий.
Правовое осуждение советской истории было снято с повестки дня после выявления резкого народного неприятия (в чем решающую роль сыграли передача «Суд времени» и опросы, проведенные «Сутью времени»). Смена советских названий и деленинизация явно приостановлены после недавнего высказывания Путина, сравнившего мавзолей Ленина и Киево-Печерскую лавру, в которой, как и в других монастырях, можно поклониться мощам.
Но это не значит, что десоветизаторы успокоились. Нынче они решили попробовать начать с якобы безобидного пункта своей программы — сохранения памяти о жертвах репрессий. 1 декабря 2012 г. президентом было подписано распоряжение о подготовке к 31 декабря 2013 г. федеральной программы по увековечению памяти репрессированных.
Однако под маской «сохранения памяти» либералы давно навострились осуществлять исторические фальсификации, переписывание истории и огульную пропаганду. Самым ярким примером данного мерзкого жанра является музей-колония «Пермь-36» (более известный на Западе как «Музей ГУЛАГа»), позиционирующий себя как единственный в России музей всех политических репрессий.
«Пермь-36» был создан в 1996 г. представителем пермского отделения Международного общества «Мемориал» В. Шмыровым. Заключенные колонии изображаются в музее «невинными жертвами». Между тем, на деле большинство из них были эсэсовцами, их пособниками на оккупированных территориях (ОУНовцами, «лесными братьями», власовцами и пр.) или шпионами. И только с 1972 г. в колонии появились диссиденты, процент которых постепенно увеличивался.