Суть времени. Цикл передач. № 01-10
Шрифт:
Итак, в каких случаях всё это может быть эффективно? Если у этого есть собирающее начало. Смысловое начало. Но каким образом через такую тьму времён пробиться к смыслу, к этому собирающему началу?
Через философию.
И здесь опять надо бы почитать Ленина, потому что Ленин — человек в этом смысле просто гениальный. Его фраза о том, что никакая наука, никакой естественный материализм людей ничего нам не даст, если не будет философии, что в отсутствие философии мы обречены на то, чтобы буржуазия нанесла нам поражение… Вот так и сказано: в отсутствие философии мы обречены на то, чтобы буржуазия нас разгромила (это сказано уже после взятия власти)… Это надо быть очень незаурядным человеком! И, к сожалению, не обеспечившим главного — того, чтобы на место этого всего через 40–50 лет не пришли люди настолько заурядные, что им эта философия была не только не нужна — их от неё тошнило. И тогда буржуазия нанесла поражение. Не только по этой, но и по этой причине.
Итак, нам нужна эта самая философия. А главный философский вопрос, который является одновременно политическим, прост и поразительно соотносится с нашей передачей: в чём суть времени? Мы все назвали передачу «Сутью времени». Так в чём эта суть?
Суть времени, и этому были посвящены предыдущие 5 передач, заключается в том, что завершается одна эпоха — эпоха А, эпоха модерна, содержание которой модерн, и начинается другая эпоха — эпоха Б.
Итак, была эпоха А, и длилась она очень долго. Теперь наступает эпоха Б. Мы все с вами находимся на этом маленьком мостике между двумя эпохами («Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»). Но в чём же содержание «эпохи А» и «эпохи Б»?
Содержание «эпоха А» — модерн не просто в том смысле, в котором модерн существует и сейчас — на Востоке. Но он там существует, как один из проектов. А в «эпоху А» модерн был монопроектом: есть только модерн — и ничего больше.
В гигантскую эпоху, на протяжении пятисот лет люди твёрдо верили в то, что, раньше или позже, каждый народ земли, каждый человек пройдёт путём модерна — пусть с учётом своей национальной специфики, своих культурных особенностей, но пройдёт этим путём. И, рано или поздно, доразовьётся до некого социального и интеллектуального, политического, культурного блага. Он разовьётся до этой степени. Тогда, возможно, человечество станет единым.
Да, в этом не было подлинной универсальности. Её место занимала нивелировка всех до некоторых норм модерна. Но в этом была всеобщесть. И эта эпоха длилась 500 лет — до какого-нибудь 1960-го, условно говоря, года. С 1560-го и чуть не с 1460-го — до 1960-го. Вот эти 500 лет длилась эта эпоха.
Буржуазия зарождалась, оформлялась. Она победила в Великой французской революции и серии буржуазных революций, прокатившихся по миру (Англия, Америка и так далее). Она утвердила эту монопроектность. Она пошла двигаться этим путём. Довольно быстро стала загнивать. И если бы не советский проект, который подпёр её с другой стороны (с одной стороны, была балка модерна; с другой стороны, её стала подпирать балка советского альтернативного проекта), — она бы рухнула уже в конце XIX— начале ХХ века, после Первой мировой войны. И это и был фашизм — как попытка буржуазии продлить себя за пределы проекта «Модерн», угасающего проекта. Но советский проект подпёр эту балку модерна. И когда сбили советскую балку — начала рушиться сама эта балка модерна, и мы сейчас это наблюдаем. Это и есть переход из «эпохи А» в «эпоху Б».
Итак, эпоха А — это монопроектность модерна со всеми его принципами, а эпоха Б — это полипроектность, когда есть проекты: модерн, контрмодерн, постмодерн, и они каким-то образом соотносятся друг с другом.
Повторяю ещё раз.
Эпоха А — это когда есть модерн и ничего больше.
Эпоха Б — это когда есть вот такой вот квадратик, поделённый на 4 части В одной части постмодерн, в другой контрмодерн, в третьей модерн. При этом постмодерн и контрмодерн у нас на глазах (в этом египетский опыт!) начинают объединяться и создавать «мировую деревню» и «мировой город» с тем, чтобы атаковать модерн, перемещающийся только на Восток.
Если бы существовала эта схема, то миру наступила бы хана. Человечеству наступила бы хана. И схема эта иллюстрирует одно: капитализм, продлевая себя за модерн, продлевая своё господство за его пределы, всё равно превращается в фашизм, гностицизм, в демонтаж единства рода человеческого, он ничего другого сделать не может. В пределах этих трёх проектов не может происходить ничего!
А России, которой в рамках «эпохи А» — «модерн и ничего больше» — было место (она могла и сейчас понемножку шевелиться в сторону модернизации), в рамках этой трёхчленки места нет.
Потому что модерн этого типа существует только на Востоке (здесь много бедного, молодого, дисциплинированного населения).
В контрмодерне России тоже места нет — это ужасное место, если оно и есть.
В постмодерне ей явно нет места.
Ей никакого нет места! И мы это уже обсуждали. Но даже если бы ей было в этом место, всё равно — это мир ужаса. Это социальный, политический, геополитический, метафизический ад. О чём тоже говорит Фромм: мир, в котором любовь уже не преодолевает отчуждения, это ад по христианскому определению.
Но в том-то и дело, что есть четвёртый проект! Что кроме постмодерна, контрмодерна и модерна есть четвёртый проект.
Назовём его «сверхмодерн». И дальше, уже в следующем разговоре, обсудим, что это такое. Пока же скажем, что этот четвёртый проект, проект «Сверхмодерн», включает в себя нечто новое, чего ни в каком коммунизме не было:
— нечто отброшенное из коммунизма и советскости ещё в советскую эпоху. Отброшенные куски;
— нечто скомпрометированное в постсоветскую эпоху и теперь постепенно оправдываемое. Это и есть основное;
— нечто, не введённое в систему (советскую, коммунистическую) ни в советскую эпоху, ни в постсоветскую. Ни при Ленине, ни при Сталине, ни при Хрущёве и прочих, ни потом.
Вот это — столбы. Два маленьких столбика («отброшенное» и «не введённое») и один здоровый («существующее») являются фундаментом проекта «Сверхмодерн». Это посткапитализм, в любом случае. Это посткапиталистические перспективы, о которых говорили давно, как бы их ни называли: «эпоха когнитариата», «информационное общество», «меритократическое общество»… Но это уже не капитализм.
Капитализм кончается, он умирает. Нет капиталистических семей, передающих наследство по-настоящему, как общее дело. Как передавала когда-то семья Рокфеллера и другие семьи. Нет этики капиталистической. Много чего нет.
Итак, капитализм умирает, возникает посткапитализм. И это и есть четвёртый проект — сверхмодерн. И он удивительно созвучен тому, что делалось в советское время. Я снова говорю о том, что именно обрушение советской балки завалило всемирный модерн. С 1991 по 2001 год. Десять лет на это понадобилось, и это было сделано.