Суть времени. Том 3
Шрифт:
Создав великий проект «Модерн», буржуазия обрела историческую легитимность. При этом крайне важно оговорить, что буржуазия, предъявив проект «Модерн» в качестве общего блага, а себя — в качестве субъекта, осуществляющего проект (то есть являющегося источником этого блага), фактически очертила границы собственной легитимности. А значит, поселилась на определенной проектной, идеологической, смысловой территории. Застолбив эту территорию как свою.
Соседние территории тем самым оказались чужими.
Именно проект «Модерн» легитимирует
Именно на территории Модерна, территории собственной легитимности, буржуазия отчасти усмиряет свойственный ей разбойный дух. И частично превращается тем самым из «класса-для-себя» в «класс-для-других».
Именно на территории Модерна не происходит по данной причине исторической и экзистенциальной мутации класса буржуазии. Не происходит ее окончательного отчуждения от идеалов и целей.
Очевидно, что выход за территорию Модерна как территорию собственной легитимности чреват и для буржуазии, и для человечества в целом чудовищными, абсолютно губительными последствиями.
И вновь сравним этот классический тип оформления нормальной буржуазности с тем, что оформлялось в России. Создала ли наша криминальная буржуазия и ее создатели — «Трест ДК» — новый тип легитимности? Были ли предприняты хоть какие-то попытки что-либо сделать в этом направлении? Ничуть не бывало. Напротив, «Трест ДК» и его идеологическая обслуга подавляли любые попытки оформления чего-либо легитимного. Потому что легитимность всегда порождается той или иной моральной установкой, а также теми или иными ценностями и идеалами.
Никогда ни один класс, стремящийся к легитимности, не станет сам исповедовать религию Золотого тельца. И уж тем более не будет навязывать эту религию обществу. Последнее не только аморально, но и вопиющим образом контрпродуктивно.
Между тем «Трест ДК» занялся именно уничтожением всех предпосылок к какой-либо легитимации чего бы то ни было. Невиданный по своей хищной паразитарности класс оказался вдобавок ко всему лишен моральной, идеальной узды. Нет никаких исторических прецедентов осуществления кем-либо когда-либо чего-либо подобного.
Но, как бы ни была важна констатация сугубой патологичности и неслыханной бесперспективности всего, что связано с нынешним российским капитализмом, намного важнее обсудить другое. Судьбу любого современного капитализма. Да, именно любого. Пусть и лишенного тех монструозных черт, которые навязаны российскому капитализму и заводят его — да и все общество — в неслыханный, беспрецедентный тупик.
Не происходит ли сегодня выхода всей буржуазии, всего мирового капиталистического уклада за пределы собственной легитимности?
Не покидает ли сегодня весь буржуазный класс ту проектную, ценностную, смысловую территорию, на которой он только и может существовать в качестве «класса-для-других»?
Не расплевывается ли сегодня весь буржуазный класс со всеми своими историческими обязательствами?
Не сбрасывает ли с себя сегодня весь буржуазный класс узду морали, целей, норм, общезначимых идеалов и ценностей?
А если он и впрямь сегодня занимается именно этим?
В зависимости от того, каков ответ на этот вопрос, по-разному будет определяться содержание современной эпохи.
Мы отвечаем утвердительно. Мы говорим: «Да, именно весь капитал, вне зависимости от степени его патологичности или нормальности, теряет всемирно-историческую легитимацию. Именно потеря этой легитимации — очевидная, коль скоро теория Маркса может быть дополнена хотя бы теорией Вебера, — стократно усугубляет чудовищность нашей внутренней ситуации. И не дает нам никаких шансов на исправление нашего капитализма. Разве что кому-то захочется произвести методологическую и политическую инверсию и заняться построением в отдельно взятой стране особого капитализма, который не потеряет легитимности у нас — при том, что он потеряет ее везде».
Но проблема слишком тягостна и остра для того, чтобы упражняться в подобных сомнительных методологических и политических изысках.
Слишком ясными и зловещими становятся, увы, симптомы покидания современной буржуазией территории собственной легитимности.
А поскольку впервые буржуазия попыталась сделать это в Германии в 1933 году, то масштаб проблемы огромен. Речь идет о самом грозном из всех вызовов, которые когда-либо маячили на всечеловеческом горизонте.
Но — и это вытекает из всего, сказанного выше, — поскольку мы опять оказались слабым звеном в мировой цепи, то именно нам предстоит заняться всем сразу. И осознанием того, насколько реален подобный римейк, возвращающий нас в ситуацию смертного боя с фашистской силой темною. И поисками ответа на этот самый римейк. Коль скоро он и впрямь реален и даже неотвратим.
Вот чем объясняется наше особое политическое внимание к такой, казалось бы, абстрактной проблеме, как проблема проекта «Модерн», волновавшая и самого Вебера, и его последователей.
Ощущая все неблагополучие нынешней российской и общемировой ситуации, мы хотим получить точный ответ на самый проклятый вопрос современности — вопрос об окончательной потере капитализмом своей проектной (а значит и всяческой) легитимности.
Такой ответ нужен сегодня всем и везде. Но он особо нужен сегодня нам на нашей многострадальной земле.
Почему Россия в 1917 году отвергла капитализм? Была ли в этом историческая правота и историческая обусловленность?
Что именно она отвергла? Капитализм по Марксу или капитализм по Веберу — при том, что капитализм может быть понят как полная и замкнутая система, только если он является и капитализмом по Марксу, и капитализмом по Веберу, и капитализмом по Фромму. И все же для нас сейчас важнее всего те слагаемые капитализма, которые проанализировал Вебер. И которые задаются понятием «проект „Модерн“».