Суть времени. Том 3
Шрифт:
Россия после Петра уже не может использовать регуляторы Премодерна, эффективные лишь в случае, когда общество остается традиционным. Петр слишком сильно разорвал с традицией. Но Россия не признает право в виде суперрегулятора, а значит, не переходит на территорию Модерна. И при этом Россия развивается, причем стремительно.
Что же является суперрегулятором, позволяющим России сформировать быстро развивающееся немодернистское общество?
Анализ показывает, что таким регулятором является культура. Которая в России играет совсем иную роль, чем на Западе. На Западе никто не будет говорить, что театр — это
Между тем так Россия отнеслась и к Толстому, и к Достоевскому.
Итак, Россия сохраняет коллективизм, обеспечивая развитие. А Модерн, как западный вариант развития, опирается на разрушение коллективизма.
Россия создает в советский период уникальный индустриальный и даже постиндустриальный коллективизм.
Одного этого достаточно, чтобы подтвердить принципиальную несхожесть Модерна и российского варианта развития.
Но ведь есть и многое другое. Россия не принимает той концепции светской безутешительности, на которой основан Модерн. Она все время ищет именно светскую или квазисветскую утешительность (то есть внерелигиозный шанс обретения бессмертия). Об этом говорит и «Общее дело» Федорова, и философия космизма, и большевистское богостроительство. Тут важны не исторически преходящие частности, а воля России к нахождению светской утешительности.
И вновь альтернативная парадигма развития.
Жанр документа не позволяет нам подробно описать все уровни подобной альтернативности. Приведенных доказательств достаточно для того, чтобы признать факт ее наличия. А нам здесь достаточно только этого признания. Ибо пора переходить к анализу политических и именно политических последствий, вытекающих из данного фундаментального факта.
Россия приняла большевизм. С одной стороны, как западное марксистское учение. А с другой, — как нечто свое, глубоко народное. Но, приняв западное марксистское учение, Россия приняла не капитализм, не Модерн как способ легитимации капитализма, а нечто альтернативное. Мы вновь видим верность России фундаментальному принципу альтернативного Запада.
Может быть, поэтому Запад ненавидит Россию гораздо более яростно, чем он ненавидит Восток. Так ненавидят близкое и иное. Так ненавидят историософского конкурента. Ибо полноценная историософская конкуренция может иметь место только в случае, если у конкурентов есть альтернативные парадигмы развития.
А теперь вдумаемся в полученный нами политический результат.
Если Модерн был способом легитимации капитализма и если Россия веками (и до большевиков, и при них) была носительницей альтернативной Модерну идеи развития, то как Россия могла легитимировать свой капитализм? Ведь это потребовало бы для нее перехода на территорию Модерна, не правда ли?
Россия, оставаясь собой, храня свое великое предназначение, свой дар судьбы, не могла не отвергнуть капитализм. Маркс был западником и антикапиталистом. Ревнителем развития — и противником Модерна. Потому он и оказался яростно принят именно Россией. Яростно принят и глубочайше переосмыслен. Из того, что предлагала ей историческая судьба, Россия могла принять только марксизм. Она его и приняла, переиначив на собственный лад. Есть органическое для России двуединство большевизмов: западнического, марксистского — и своего, народного. Без этого двуединства большевики не могли бы даже выиграть Гражданскую войну. А уж тем более построить новое великое государство.
Вот что мы потеряли в 1991 году. Не одну из возможных форм государственности мы потеряли тогда. А свою историческую судьбу.
Вот что мы утратили. И вот что должны обрести. Как мы можем это не обрести, если наш капитализм оказался ходячей патологией? Если мы не можем принять Модерн, не расплевавшись с исторической судьбой и собственной идентичностью? Если Модерн исчерпан и сдан в утиль капиталистическим Западом, который взрастил для себя подобную легитимность? Если у нас нет основополагающих азиатских условий продления агонии Модерна? Если мы не хотим продлевать агонию, а хотим обрести новую жизнь?
Капитализм полностью потерял легитимность. Он либо ускоренно превратится в фашизм, либо покорно сойдет с исторической сцены. Скорее всего, он с нее покорно не сойдет. Капитализм сооружает новые миропроектные комбинации уже за пределами собственной легитимности. И за пределами капитализма как такового. Но эти комбинации так же несовместимы с жизнью России, как и переход на территорию агонизирующего Модерна.
Так как же можно спасти Россию, а вместе с нею и идею развития, а значит — все на свете? Гуманизм… Человека как такого…
Заключение: отречение от отречения
Приняв капитализм, а значит, и Модерн, Россия отреклась от себя. Теперь ей надо отречься от своего отречения. То есть от Модерна и капитализма. Соответственно, она должна обрести новую жизнь уже по ту сторону капитализма.
Это не вкусовщина, не волюнтаризм, не маниловщина, не утопические мечтания. Это единственный шанс России и человечества. Если, конечно, человечество не хочет погрузиться в пучину контр- и постмодернистских игр.
Первый проект — агонизирующий Модерн…
Второй и третий проекты — Постмодерн и Контрмодерн, зловещая суть которых усиливается созданием пост- и контрмодернистской миропроектной конфигурации.
Если Россия не может и не должна найти себя во всем этом, ей нужен Четвертый проект.
В основе этого проекта — альтернативная парадигма развития, которая пронесена Россией через века и которая в условиях агонии Модерна одна лишь только и может спасти идею развития. А значит, человека и человечество.
Прямые повторы малопродуктивны с исторической точки зрения. И все же не составляет труда увидеть, что коммунизм — осмеянный и оболганный — не случайная глупость, занесенная чужаками на попранную российскую почву. Он-то как раз глубоко созвучен русской судьбе. Он отвечает высшему принципу этой судьбы, каковым, конечно же, является именно альтернативная парадигма развития.
Россия отреклась от коммунизма очень не вовремя.
Россия присягнула капитализму очень не вовремя.
Что ж, даже в самых страшных ошибках есть какой-то нам иногда до конца не видимый исторический смысл. Зачем-то это произошло. Зачем же? Не затем ли, чтобы Россия, испив горькую чашу и оказавшись над бездной, осознала глубину всего того, от чего отреклась когда-то? И смогла найти в себе силы… нет, не для прямого возврата в прошлое. А для глубочайшего переосмысления этого прошлого.