Сверхновая американская фантастика, 1994 № 02
Шрифт:
— Сюда бросают уголь и дрова. Огонь можно разжечь слабее или сильнее, как потребуется.
«О, Дева Мария, помоги, я совсем одна и должна молчать!»
— А с этим сапожком вы уже знакомы, — привычным движением Гесслер надел Анне на левую ногу сапог и защелкнул металлические замки на бедре и у лодыжки.
«О, Дева Мария, помоги, заступись, замкни мне уста!»
В сапог воткнули клин, больно расцарапав кожу и прищемив голень. Анна стиснула зубы, но не закричала и не заплакала.
— Сначала мы работаем с мелкими суставами. — Гесслер достал тиски. Винты резко и пронзительно заскрежетали, когда он закрепил их у Анны на пальцах ног. Железо больно впилось в нежную кожу. Повернув голову, Анна изо всех сил вцепилась зубами в плечо, чтобы одной болью заглушить другую. Затаив дыхание, она хотела одного — поскорей потерять сознание, провалиться в черную бездну, где нет ни боли, ни страданий. Но сознание не покидало ее, легкие требовали воздуха, тело боролось за каждый вздох.
Когда тиски сомкнулись на другом пальце, раздался хруст, Анна не смогла сдержать истошный вопль.
— Прекрасно, — довольным тоном отметил Гесслер. — Наконец-то вы соизволили нарушить молчание. Честные ответы избавят вас от дальнейших мучений.
Грудь Анны тяжело вздымалась.
— Если бы я была ведьмой, неужели вы думаете, что смогли бы безнаказанно издеваться надо мной?
— Здесь не место для споров. Дискуссия вряд ли пойдет вам на пользу. Нам нужна от вас правда, и только правда. — Гесслер потянулся к следующему пальцу.
— Правда? — Анну мутило, у нее начиналась истерика. — Да вы понятия не имеете, что такое правда!
— Ну почему же, — снисходительно ответил Гесслер. — Вот вы находитесь здесь — это ведь правда, не так ли? — Тут он внезапно схватил ее за волосы, принуждая взглянуть, что сталось с ее ногой. Анна крепко зажмурилась, представляя ногу прежней, изящной и легкой.
«Пусть изувечат, лишь бы не сожгли!»
На минуту воцарилась тишина, и Гесслер спросил мягким вкрадчивым голосом:
— Анна, вы боитесь, что вас сожгут?
Интересно, есть ли хоть один человек, что не боялся бы этого? Анна почувствовала, что Гесслер опустился рядом с ней на колени.
— Так вы молчите, опасаясь, что вас сожгут как ведьму? — в его голосе звучало сочувствие и понимание.
Анна облизнула пересохшие губы и крепко стиснула зубы, чтобы ни звуком не выдать себя. Стоит ей произнести хоть слово, как ее привяжут к столбу, и вокруг нее взовьется яростное пламя. Лязг железа прервал ее мысли.
Гесслер не спеша подкладывал сухие ветки и прутья в ящик под креслом. Анна рванулась, но ремни держали крепко. Ее опалило жаром углей, брошенных Гесслером поверх поленьев.
— Вот и костер, которого вы так боялись. И потушить его может только правда.
Анна задыхалась, пот застилал глаза.
«Боже, неужели я должна погибнуть?»
В голове всплыли слова песни, их звонко выводил чистый высокий голос.
«Ты — дерево сухое для моего огня… Анна, не бойся костра…»
Не бояться? Но разве можно не бояться, когда так больно жжет?
Среди багровой тьмы в глазах Анны танцевала Мария.
«Не отвергай меня…»
— Я признаюсь, — судорожно выдохнула Анна.
— Признаетесь в чем?
— Я — ведьма. — Раскаленное железо жгло так, что терпеть больше не было сил.
— Слава Богу, наконец-то мы слышим правду. — Анна узнала голос священника.
— Господи, я же призналась, уберите огонь!
Гесслер плеснул на Анну холодной водой. Угли зашипели.
— Вот видите, насколько лучше говорить правду. Позовите писаря.
Анна открыла глаза. От железного кресла поднимался пар. В застланных слезами глазах голый почерневший Макнаб напоминал чудовищную пародию на распятие. Анна перевела взгляд на промокший подол.
«Мария, неужели это правда? Неужели я ведьма? Моя плоть не вынесла боли, мне пришлось сознаться в том, чего никогда не было, чтобы прекратить мучения…»
Страх исчез. Ему на смену пришли опустошение и безысходность. Она сама вынесла себе приговор.
Писарь оказался бледным, испуганным мальчишкой, в его дрожащих руках шелестел пергамент. Анна повторила свое признание, и мальчишка послушно записал ее слова.
— Скажите, какие преступления вы совершили, будучи ведьмой?
Анна поглядела на свои колени.
— Я сказала, что я ведьма. Или это само по себе не преступление?
— Мы должны знать все, — возразил священник.
Какие им нужны преступления? Анне ничего не приходило в голову.
— Вы сознаётесь, что пытались отравить священника, — пришел ей на помощь Гесслер, — превратив у него во рту вино в некую отвратительную сверхъестественную субстанцию?
— Кровь естественна и не отвратительна.
— Это была не кровь. И вы еще смеете отрицать, что хотели отравить меня? — взвизгнул священник.
— Я не смею ничего отрицать.
— Запишите, что она отравила меня. Вы были на Черной Мессе в канун Мая?
— Это была не месса. Там не было священника. — Анна посмотрела туда, где висел распятый Макнаб. Теперь она поняла, как они нашли место, где проходил майский обряд, как добрались до дома Баклеха. До чего изуродовали Макнаба!
— Вы ходили на языческие проповеди этого еретика?
Анна сказала, что ходила. Мальчишка-писарь аккуратно занес все даты и дни недели.
— Были ли там, кроме вас, еще ведьмы?