Сверхновая американская фантастика, 1995 № 04
Шрифт:
— Может быть, бабушка знала, что ты выродок, потому и взяла тебя в купол. — Мид подняла глаза от доски, на которой резала овощи, — в кухню вошел ее приятель Лернер Вольф Он поглядел на Грэя, потом — на Мид и нахмурился.
— Спорить с ним совершенно бессмысленно, — сказал Лернер. — Он не смог бы стать наследником, даже если бы не был одиночкой.
— Правда? — отозвался Грэй. — Но ведь ты, мужчина, тоже не можешь наследовать…
Лернер поглядел сквозь Грэя, словно тот был прозрачным, и обратился к Мид:
— Я сегодня узнал кое-что интересное о твоей новой свояченице. — Он облокотился на стойку. Грэй старался не слушать, но Лернер обращался и к нему, и к обеим
Наступило минутное молчание, затем Мид взорвалась хохотом.
— Что? — спросила Эрис с отвращением. — Ушам своим не верю.
— Правда, забавно? Симметрия. Мужчина, который помнит только свою собственную жизнь, и женщина, которая так хорошо помнит все жизни минувшие, что не сама существует как личность. — Лернер хихикнул.
— Бабушка бы никогда так не поступила! — возмутилась Эрис. — Грэй… она бы никогда не причинила тебе зла. Она же любит тебя.
Грэй прервал работу. Воспоминания бабушки в сознании Эрис волей-неволей прерывались на зачатии их матери; она просто не могла помнить ничего, что касалось бы Грэя. Он оторвал кусок теста, скатал шарик, затем швырнул на доску с такой силой, что шарик расплющился. Его не просто поймали в западню, но еще и смертельно оскорбили. Жертв синдрома алии память о всех прошлых жизнях своих матерей захлестывала с самого рождения; у алии никогда не было детства, и он или она не могли стать личностью под натиском тысячелетней памяти их женских предков. Большинство алий убивали сразу, но кое-где в глухомани жертвы синдрома алии принуждались с помощью наркотиков или гипноза разыгрывать представления, изображая различных собственных предков, причем в этих ролях они чувствовали себя ими, хотя и сознавали, что быть давно умершими не могли. Подобно храмовым проституткам некой древней мертвой религии, они развлекали своих сограждан. Как-то в небольшом селении Грэю предложили переспать с такой девушкой — предложила ее же мать, причем обе чувствовали себя этой матерью.
Алия была хранилищем памяти и более ничем. Бабушка своеобразно развязала ему руки. Одно лишь препятствие преграждало ему теперь путь с Завета — женщина, которой он никогда не встречал, но знал теперь, что она — не-личность, скопление воспоминаний в телесной оболочке, лишенное собственного «я». Он знал, что надо было предпринять, а теперь почувствовал, что сможет сделать это. Грэй взглянул на свои руки, сжал пальцы в кулак и вышел из дома. Он должен вернуться в Купол Бриджера. Туда, где находится его жена, женщина, которую он должен заставить себя убить.
Бабушка стояла там же, где они встретились в прошлый раз, словно они назначили для встречи именно это место.
— Дансер в своей комнате, — сказала она и похлопала Грэя по плечу. Ладонь у нее была гладкая, как бумага, и пахла цветами. Затем она повела Грэя к противоположной стене ротонды, к открытым лифтам.
— Что она из себя представляет?
Бабушка улыбнулась.
— Это зависит от того, кем она себя сейчас считает.
Значит, это правда. Если одиночка — выродок, то алия — воплощенная мерзость.
— Она всегда изображает кого-то другого?
— Всегда, когда бодрствует. Женщины по имени Дансер не существует. — Бабушка вышла из остановившегося лифта. Грэй — за ней. Он посмотрел вниз, и от высоты у него закружилась голова. Архитектура Биржевого квартала, в подражание, как догадывался Грэй, примеру Культурной Гармонии, избегала больших открытых пространств, да и прочие здания Каменного Города были выстроены низкими из-за сильных зимних ветров.
— Иногда, — продолжала бабушка, — собственно говоря, как правило, личности прошлого так быстро, одна за другой, проходят через ее сознание, что ни одна не успевает осознать реальность. Тогда Дансер перестает мыслить.
— Так вот на ком ты меня женила. — Он облокотился о перила, которые были сделаны из камня, обтянутого сверх блестящей, рельефной кожей нойса. Тусклые места на перилах напоминали о тысячах Бриджеров, которые столетиями касались этого покрытия; следы их ладоней, казалось, отпечатались на коже. Грэй положил свою ладонь на перила, около которых столько раз останавливались его предки, и на миг ощутил редкое для него единство с ними.
— Есть специальные препараты, — говорила бабушка, увлекая его вперед по галерее. — Ее можно удержать в одном образе на довольно долгое время. Ей как раз дали дозу перед твоим приходом. Быть может, она будет моей матерью Тилли, нашим последним общим предком. Если так — будь с ней подобрее! — Бабушка усмехнулась, и в глазах ее зажглись огоньки, точь-в-точь как когда она дразнила Мартина Пенна изображением «пророчеств» туземцев. Она коснулась ладонью ничем не отмеченной двери, и та распахнулась. Бабушка отступила, пропуская Грэя вперед. — Твоя жена.
После тусклого освещения в куполе предзакатное солнце, заливавшее побеленную комнату, на миг ослепило Грэя. Пылинки плавали в потоке света, лившемся из огромной полосы алмазного стекла — слегка изогнутая, она представляла собой внешнюю стену купола. У Грэя захватило дух от открывшейся перед ним картины Каменного Города. Ближайшим куполом был купол Шаков, и его зубчатые, обрушенные останки странным образом скорее подчеркивали красоту, нежели портили — так в пейзаже необходим фокус. Вид отсюда был даже лучше, чем из Торговой Зоны — та находилась чересчур далеко от города. Отсюда Каменный Город уже не казался мертвым — он сверкал и кипел жизнью, и неподвижные развалины купола Шаков лишь подчеркивали это кипение. Грэй вошел в комнату, зачарованный светом, и лишь потом различил белый ночной столик, кресло-качалку и узкую кровать. Под белыми простынями, повернувшись спиной к двери, лежала худенькая девушка. Ее длинные черные волосы и бронзово-смуглые ладони на простыне только и проступали цветом в белой комнате. Грэй повернулся к бабушке. Она прижала палец к губам, улыбнулась, кивнула и начала закрывать дверь.
— Погоди! — воскликнул Грэй.
Дверь закрылась. Мгновение он смотрел на чистую белую стену; конечно же им управляют, но постичь глубину мотивов ему было не дано. Он повернулся к кровати. Девушка под его взглядом беспокойно зашевелилась, затем успокоилась. На сей раз она повернулась лицом к нему. Ее губы задвигались, бормоча что-то невнятное. Она нахмурилась, вздрогнула и снова затихла.
Грэй подошел к кровати, присел на корточки, заглядывая в лицо девушки, — он пытался разглядеть признаки того, что в ней есть хоть какая-то индивидуальность. Коснулся ее щеки, но спящая не проснулась. Грэй выпрямился, глядя на нее сверху вниз, затем перевел взгляд на свои ладони. Сильные ладони взрослого мужчины. Однажды он убил нойса ножом, когда ружье отказало. Он снял в свое время бесчисленное множество чешуйчатых шкур и теперь хорошо помнил ощущение крови, липнущей к ладоням. Наклонившись, он обеими руками схватил подушку. Пальцы утонули в безвольной мякоти по обе стороны от головы девушки. Он вслушался, затем отпустил подушку. Отпечатки его ладоней почти сразу исчезли. Грэй подошел к огромному окну, держась подальше от края. Казалось, он сейчас упадет.