Сверхновая. F&SF, 2004 № 37-38 (выборочно)
Шрифт:
Перед римраннером возникли двери с эмблемой из переплетённых серебряных колец Внешнего Орбитального Патруля. Он двинулся вперед и они мурлыкнули, беспрепятственно пропуская его. Вандерхорст прошёл ещё три секции и добрался, наконец, до последней — комнаты для рапорта. Уже крепче стоя на ногах, хотя переход был утомительным, он тяжело опустился в мягкое кресло, ожидавшее его.
Комнату с белыми стенами освещал тусклый свет, уменьшавший ощущение замкнутости пространства. Вандерхорст глубоко вздохнул и позволил себе слегка расслабиться.
Когда принимающий рапорт вошёл, Вандерхорст приветственно поднял руку, не вставая. Он всмотрелся в лицо вошедшему. Мужчина походил на отца кого-то из его прежних знакомых.
— Помнишь меня, Ван?
Он задумался на мгновение.
— Боб Уотс?
— Точно. Последний раз, когда ты видел меня, я еще не поседел.
— Это было лишь двадцать один месяц назад, для меня. Как долго я отсутствовал по земному времени?
— Девятнадцать лет, пять месяцев и двадцать четыре дня. Согласно приборам, твоё здоровье идеально, Ван. Можешь пропустить медиков, если хочешь.
— Так и сделаю.
— У нас патрульный корабль новой модели. Он сейчас на Четвёртом Северном кольце.
— Я уже взглянул на него.
— Он хорош, Ван. Обитаемость улучшена, если сравнивать с твоей “шестёркой”, и около трети земной гравитации на борту.
— Зачем увеличили жилые помещения? Я что, ворочаюсь во сне?
— Подожди, пока не увидишь его, Ван. У него новый тип…
— Погоди, — прервал Вандерхорст, — сейчас я хочу послать всё подальше и посмотреть, на что нынче похож мир.
Уотс поднял руку.
— Как скажешь, Ван. Если у тебя ничего необычного в рапорте, можешь идти прямо на реадаптацию.
— Без рапорта по форме?
— Вот уже четырнадцать лет. Ни к чему. Нет повода для отчётов.
— Я говорил это здешним умникам лет шестьдесят назад, — сказал Вандерхорст. — Что-то еще изменилось? О чём мне следует знать?
— Ничего кардинального. В реадаптации тебе объяснят лучше, чем я.
— Ты мне скажи. Если что-то назрело, хочу быть в курсе.
— Ничего серьёзного, Ван. Ты всё это видел прежде. ВОП не особенно популярен в эти дни, вот и всё.
— Почему же? Чему-то позволили случиться?
— Ничего не произошло. Старая беда — деньги и политика. Новая модель корабля обошлась в девяносто четыре миллиарда. Есть мнение, что это слишком дорого.
— Астероид долбанет, мало не покажется, — сказал Вандерхорст. — Тот, в 2006-м обошёлся в пару триллионов, а ведь упал в океан. Что, если следующий вобьёт Калифорнию в Тихий?
— То же и мы твердим, Ван. Но “2006-й” был восемьдесят лет назад, для них. Никто не помнит.
— А помнят они о камнях, которые мы отпихнули прочь?
Уотс покачал головой.
— Никто не помнит того, что не произошло, Ван.
— Значит, поговаривают о свёртывании программы. Так или нет?
— Большинство тех, кто принимает решения.
— Иногда не знаешь, кто главный, до тех пор, пока не будет слишком поздно.
— У ВОП есть друзья, Ван. Ты обнаружил “высоковероятный” в этом запуске и мы используем этот факт против шутников, которые говорят: “шансы следующего большого камня — миллион к одному”. Программа в безопасности.
Вандерхорст с усилием поднялся. На мгновение силы покинули его. Уотс сделал движение навстречу, но остановился.
— Я в порядке, Боб, — сказал Вандерхорст. — Реадаптация на прежнем месте?
Уотс кивнул.
— Вторая дверь налево. Рад, что ты вернулся, Ван.
Это был лучший рапорт из всех. Уотс провёл его коротко и сказал все прямо. Вандерхорст терпеть не мог навязанной любезности некоторых сотрудников ВОП, с их заученными словами и устаревшими терминами — нелепыми попытками предоставить римраннеру возможность почувствовать себя непринуждённо. Неестественная, вычурная речь была всего лишь буфером, позволявшим персоналу оставаться на безопасном расстоянии от реального контакта.
“Они просто бесчувственные, — размышлял Вандерхорст, — или нарочно меня игнорируют? Или дело в страхе? Возможно, никто из живущих здесь действительно не желает знать, каково это — в изоляции, в полном одиночестве, облетать Солнечную систему на половине скорости света, по кругу в шесть миллиардов миль; или каково возвращаться к новым словам, новым идеям, к обществу, каждый раз иному, никогда не зная, каким будет приём”.
Прерванный разговор не дал ничего нового. Во время первого возвращения случались бунты и нападения на стартовый комплекс, но это безумие миновало с восстановлением экономики после депрессии 2028 года. Когда Вандерхорст возвращался вторично, в 2048, всё было тихо. В его последнее возвращение, в 2067, римраннеров уже объявили народными героями. Вандерхорст появлялся на головидео каждую ночь, все две недели полёта. Три основные политические партии предлагали ему выдвинуть свою кандидатуру на выборах 2068 года.
Если бы он тогда, в последний раз, остался внизу, то сейчас был бы почти так же стар, как Уотс. Нет, не совсем так. Они были бы ровесниками только с виду, а на деле Вандерхорст был бы значительно старше. Хуже всего — видеть, как твои знакомые стареют на двадцать лет за то время, когда для тебя проходит всего два года. Из-за этого невозможно было скрыть различия. Римраннеры обманывали время, обводили вокруг пальца часы, календари — этих тиранов вселенной. Именно так думали обыкновенные люди, которые завидовали, негодовали, а порой даже ненавидели римраннеров, несмотря на показное восхищение. Но плата за потерянные годы была высока, и немногие смогли отдать долг сполна. Один римраннер из ста совершал второй полёт. Только Вандерхорст возвратился в третий и в четвёртый раз.
Даже в стасисном резервуаре изоляция была осязаема. Тщательный отбор и подготовка помогали сделать её терпимой, но не более того. Она неотступно обступала со всех сторон, как вторая кожа. И чего только не вытворяла с людьми.
Пройдя последнюю дверь, Вандерхорст остановился и удивлённо огляделся. Отделение реадаптации выглядело иначе. Безликий офис, помнившийся ему с прошлого визита, превратился в комнату, по-домашнему уютную, почти как в детстве. Окна пропускали свет и свежий воздух, шторы и двери были приоткрыты. Ничто в обстановке его не связывало. Девушка и юноша, изящные и очень привлекательные, приветственно улыбаясь, поднялись из кресел, здороваясь с ним.