Свержение ига

В русской истории немало периодов «смутного времени», когда малочисленность и противоречивость фактического материала дают возможности для произвольных интерпретаций и выдвижения противоречивых гипотез. Один из таких периодов связан с борьбой русского народа за окончательное освобождение от татаро-монгольского ига. У многих ещё на школьной скамье возникали вопросы: почему после сокрушительного поражения Мамая в Куликовской битве Русь ещё сто лет носила позорное ярмо и каким образом произошло долгожданное избавление? Однозначного ответа не могли дать не только школьные учителя, но и

До недавнего времени в ней преобладала точка зрения, поддерживаемая выдающимися историками прошлого — Соловьёвым С. М., Ключевским В. О., Костомаровым Н. И., — о том, что татаро-монгольское иго пало без больших усилий Москвы, как бы само собой, вследствие естественного разложения Орды. Историки более позднего поколения (Пресняков А. Е., Базилевич К. В., Греков И. Б., Черепнин Л. В.) оценивали свержение ордынского ига как закономерный итог борьбы русского народа за свою независимость. Такую концепцию, несмотря на её привлекательность для национального самосознания, было трудно доказывать. Дело в том, что окончательное высвобождение произошло не столько военными, сколько политическими, дипломатическими и экономическими средствами. Летописцы — главным образом монахи, люди, далёкие от государственных хитросплетений, — зачастую не ведали об истинных причинах происходящих событий, они только регистрировали их, не имея возможности объяснить. Понадобился глубокий историковедческий анализ летописных текстов, чтобы понять, что многие события явились не удачным стечением обстоятельств и не промыслом провидения, а результатом дальновидной политики Москвы.

Творцом этой политики являлся великий князь Иван III Васильевич. Это была личность, сравнимая по масштабам и результатам своей деятельности с Петром Великим. Начав княжение на территории, едва умещавшейся в границах современной Московской области, он сумел увеличить свои владения в пять(!) раз, наладил управление в присоединённых землях и заложил основы российской государственности. Он преобразовал армию, вооружил её современным для того времени оружием, устроил поместное землевладение, создал новую судебную систему, вывел Русь на международную арену, затеял невиданное каменное строительство, оставив нам его зримое свидетельство в виде нынешних кремлёвских стен, башен и великолепных строений на Соборной площади. Карл Маркс, принявшийся за изучение русской истории, так изложил свои впечатления о том времени:

«В начале своего царствования Иван III всё ещё был татарским данником; его власть всё ещё оспаривалась удельными князьями; Новгород, стоявший во главе русских республик, господствовал на севере России. Польско-Литовское государство стремилось к завоеванию Московии, наконец, ливонские рыцари ещё не сложили оружия. К концу царствования мы видим Ивана III сидящим на вполне независимом троне об руку с дочерью последнего византийского императора; мы видим Казань у его ног, мы видим, как остатки Золотой Орды толпятся у его двора; Новгород и другие русские республики покорены; Литва уменьшилась в своих пределах, и её король является послушным орудием в руках Ивана; ливонские рыцари разбиты. Изумлённая Европа, в начале царствования Ивана III едва ли даже подозревавшая о существовании Московии, стиснутой между Литвой и татарами, была ошеломлена появлением огромной империи на её восточных границах, и сам султан Баязет, перед которым она трепетала, услышал впервые от московитов надменные речи» [1] .

К сожалению, соотечественники, не привыкшие признавать своих пророков, проявили к личности Ивана III неоправданную строгость. Они упрекали его в излишней осторожности, нерешительности, трусости, слабоволии, чрезмерной зависимости от жены и недобрых советчиков. Историкам XIX века, воспитанным в духе наивного романтизма, хотелось, по-видимому, видеть на престоле благородного рыцаря, поражающего зло и произносящего при этом утомительно длинные речи. Иван III такому образу не соответствовал. Он действовал с осмотрительностью, предпочитая тщательно выверенный неблизкий путь малонадёжному военному счастью, но зато если уж обнажал оружие, разил им наверняка. Что же касается историков советского периода, то они, выполняя партийные установки, мазали чёрной краской всех российских правителей, делая исключение для трёх-четырёх человек. Иван III в их число не входил. Вот и получилось, что личность мудрого государя, достойного стать предметом национальной гордости, скрылась под ворохом домыслов и идеологических запретов.

Собственно, эти два обстоятельства — окончательное освобождение от татаро-монгольского ига и личность Ивана III, —не получившие достойного отражения как в исторической, так и в художественной литературе, обусловили давний интерес автора. Роман задумывался в середине 70-х годов, через несколько лет, в 1980 году, исполнялось 500 лет знаменитого «стояния на Угре» — даты, официально считающейся концом ордынского владычества, и автор надеялся, что столь солидный юбилей ускорит прохождение рукописи в издательстве. Надежды оказались тщетными, юбилей вообще не отмечался, издать роман так, как он задумывался, было невозможно. Пришлось разделить на две части: первая в виде повести «Предтеча» увидела свет в 1987 году, вторая в виде романа «Высвобождение» — в 1991 году. Обе книги имели хороший читательский успех, быстро исчезли с прилавков магазинов и перекочевали на книжные развалы, где продавались по повышенной цене. Разумеется, это льстило авторскому тщеславию.

Ныне роман выходит как единое целое. Соединение двух книг не потребовало существенных переделок. Это как бы две отдельные лодки, соединённые общим мостком. Получился катамаран — судно, обладающее повышенной устойчивостью. На нём я и приглашаю читателей отправиться по бурным волнам русской истории.

Счастливого плавания!

И. Лощилов

Сентябрь 1996 г.

Ранним сентябрьским утром с шестым ударом часомерного била ворота Фроловской башни выпустили небольшой конный отряд. Впереди, выгнув шею в блестящую чёрную дугу, выплясывал богато разубранный жеребец. Его хозяин, великий князь Иван Васильевич, выглядел скромнее: чёрный кафтан, оживлённый серебряными застёжками, тёмная мурмолка с отворотом из серого меха, мягкие без узоров сапоги — будто на богомолье собрался. Дело, однако, было вовсе не святое...

Шёл в ту пору по Руси 1471 год. Только что окончился победный поход на Новгород. Москва возликовала и ударилась в тяжкий загул. Уставши от праздничных застолий и торжественных молебнов, приказал великий князь своему стремянному Василию устроить тайный выезд в загородный дом, построенный за Кулишками, к востоку от Кремля. Кончался пятый год Иванова вдовства, и, хотя усиленные поиски невесты, достойной великого, но малоизвестного на Западе московского государя закончились, Иван Васильевич старался отогнать мысли о своей будущей жене. Третьего дня, однако, ему пришлось вспомнить об этом. Венецианский посол Антоний привёз для погляда чудно выписанный на холстине лик Зои Палеолог, которую сватает сам Папа Римский. Невеста высокого рода — племянница последнего византийского императора Константина — и вида совсем приличного. Иван Васильевич представил полную гречанку с большими тёмными глазами и усмехнулся: «Бестужев сказывал, что во Фрязии о нас ничего не знают — в шкурах, дескать, медвежьих ходим, — лишь в одном уверены: московиты любят жёнок в теле. Вот мне и подобрали...»

Копыта простучали по деревянному настилу моста, и всадники направились сквозь торговые ряды на Варьскую улицу — здесь стояли великокняжеские вари для изготовления мёда и пива. Иван Васильевич любил эти утренние часы, когда ничто не мешало его выезду, когда всё, что задумано загодя, можно ещё сделать. Только начинается хлопотливая дневная жизнь, уже проснулись в домах, мычат коровы, дымки над крышами появились — знать, проворные бабы у печек забегали, — но на улицах ещё пусто.

А копыта уже не стучат — чавкают. Хороша Варьская улица, да грязна больно. Москвичи всё на улицу льют, благо идёт она по краю оврага. Целое лето сухота стояла, а здесь так и не просыхало. Накануне возвращения великого князя из новгородского похода случился в Москве жестокий пожар. Горело рядом, за Богоявленским переулком, и ярыжные со своей пожарной рухлядью проехать по Варьской не смогли, в объезд подались. Следы этого пожара виднелись повсюду. Иван Васильевич представил себе, как яростно гудело и металось в закоулках здешней слободы косматое рыжее чудище. Боролись с ним просто: сносили с подветренной стороны всё, что могло гореть, и чудище, сморённое голодом, постепенно околевало.