Свет Горизонта
Шрифт:
— Ты все равно будешь иметь дело с настоящим. Просто твое настоящее будет занято эхом прошлого. Или его тенью. Это не само прошлое, а твои мысли о нем.
— А мысли тоже падают в черную дыру?
— Да. Все, что исчезает, исчезает именно потому, что падает в нее.
— И мы тоже?
— И мы тоже. Я уже сказал, что мы — это свет горизонта. Просто свет, который отправился в свое бесконечное путешествие в тот самый момент, когда стало слишком поздно это делать. Секунда, за которую мы должны были улететь далеко прочь, растянулась в вечность, которую нам пришлось проводить там, где нас застала катастрофа. Это «здесь и сейчас» и есть горизонт событий.
— Мы все время
— На самом деле мы оставались на месте.
Хотя и летели к свету изо всех сил. Все то, что движется чуть медленнее, просто рушится вниз. А все, что умчалось прочь чуть раньше, уже бесконечно далеко.
— Подожди, — сказал Митя. — Я совсем перестал понимать. А почему мы не видели черную дыру раньше?
— Ее не видно по определению. Ничто не может двигаться быстрее света, а свет не может выйти за границу черной дыры. Эта граница называется горизонтом событий. Поэтому из того места, где находится черная дыра, не может дойти никакая информация о ее положении. Все просто исчезает в ней, и все. Где вчера и позавчера? Где та секунда, когда мы впервые оказались под этим небом и вдохнули этот воздух? Черная дыра там же.
— Хорошо, — сказал Митя, — но почему тогда мы увидели ее сейчас?
— Потому что мы только что упали в нее окончательно. Мы больше не свет горизонта. Мы свет на пути к последней точке.
Мите показалось, что вес этих слов непереносим. Ему даже почудилось, что откуда-то из темного пространства прилетел далекий детский крик, полный отчаяния и страха, словно вместе с ним испугалась вся Вселенная.
— Почему это случилось? — спросил он.
— Теоретически можно находиться на горизонте событий сколько хочешь. Но в черную дыру постоянно рушится все окружающее, и ее масса делается все больше и больше. Чем сильнее ее притяжение, тем шире зона черноты, из которой не может вырваться свет. Граница движется. Это как археологические слои — над одним горизонтом событий появляется другой, над другим — третий… Неподвижный свет, который был границей черной дыры вчера, падает в нее сегодня.
— А можно ли этого избежать?
— Нет, — ответил Дима. — Нельзя. Свет по своей природе не может ничего избежать. Сегод —ня впереди появилась черная дыра. Это когда-нибудь случается с каждым насекомым. Но только ночные мотыльки понимают, что именно с ними происходит.
— Как это будет выглядеть? Нас что, расплющит в папиросную бумагу? Сожмет в точку? Растянет в нить?
— Я не знаю, — сказал Дима.
— Мы можем спастись?
— У нас есть только один шанс, но он, к несчастью, чисто теоретический. Существует вариант развития событий, при котором сингулярность оказывается не в будущем, а в прошлом. Так, во всяком случае, следует из математики — есть одно решение, связанное с особым маршрутом света по шляпе Мебиуса, так называется искривление пространства вокруг сингулярности. Но такое решение крайне нестабильно, потому что зависит…
— Только не надо математики.
— Хорошо.
— А какой он, мир за пределами черной дыры?
— Он такой же и не такой. Он похож на наш, но за секунду до того, как с нами случилось самое страшное. Хоть он совсем близко, туда невозможно попасть. Об этом плачут все поэты.
— Но почему мы не можем перейти на новый горизонт событий? Почему мы должны падать?
— Мы никому этого не должны. Просто мы часть того горизонта, который падает.
— Значит, мы погибнем?
— Известно только одно — оттуда никто не возвращался.
Теперь голова была заметно ближе. Митя увидел на кеглеобразной короне косую борозду, похожую на след сабельного удара. Лицо стало различимо в мельчайших деталях, и Митя подумал, что где-то его уже видел. Или, может быть, не это, а какое-то очень похожее.
— Похоже на портреты из Ахетатона, — сказал он.
— Из Ахетатона?
— Это была столица фараона-отступника. Город, который он построил в пустыне. Его звали Эхнатон, и он поклонялся солнечному диску. У него и его родственников были похожие лица. Я подумал, что так могла выглядеть его пирамида.
— Я уже сказал, что это пирамида Бога. Многие великие мистики видели эту голову во сне. Но мало кто потом об этом помнил.
— Почему?
— Память — это разновидность света. А здесь место, где исчезает всякий свет.
Митя посмотрел на голову. Она была повернута таким образом, что ее губы казались сложенными в загадочную полуулыбку — словно она прислушивалась к разговору и смеялась над тем, что слышала.
— Кто ее построил?
— Никто, — сказал Дима.
— Откуда же она взялась?
— Знаешь, в некоторых пещерах бывают такие колонны, которые образуются от миллионов капель воды, падающих с потолка в одно и то же место? Сталагмиты. Это что-то похожее.
— Не понимаю.
— Есть такая книга, «Остров затонувших кораблей». Может быть, ты читал в детстве?
Митя отрицательно помотал головой.
— Про корабли в Саргассовом море, которые образовали остров, прибившись друг к другу. Эта голова — что-то похожее. Можно сказать, что это остров затонувших горизонтов. Все горизонты событий, которые ушли в прошлое, слиплись в эту черную голову, примерно как корабли в той книге. Только там все корабли сохранялись такими, как были, а здесь каждый новый горизонт становится просто микроскопическим слоем. Физика утверждает, что в слое, который добавляет каждая новая эпоха, нет ничего индивидуального. Гравитация уничтожает всю разницу.
— Гравитация? А почему мы ее не чувствуем?
— Мы ее чувствуем. Именно из-за нее мы летим сейчас по этой спирали и не можем никак изменить свой маршрут.
Мите показалось, что от черной головы повеяло теплом — правда, оно было еле заметным.
— Она всегда была такой?
— Нет. Но за последний миллиард лет она практически не изменилась.
— Неужели она такая древняя?
— Гораздо древнее, чем человек.
— Почему тогда у нее человеческое лицо?
— Шведский духовидец Сведенборг, — сказал Дима, — говорил, что небеса имеют форму человека. Только под самый конец жизни он понял, что это человек имеет форму небес. У этой головы вовсе не человеческое лицо. Это у человека ее лицо. Она — тот образ и подобие, по которому человек был создан.
—Кем?
— Непреодолимой силой обстоятельств. Как и все остальное.
— Я помню один барельеф, — сказал Митя. — Фараон и его домочадцы поднимают руки к солнцу, а от солнца к ним тянутся лучи с ладонями на конце. На фараоне точно такая же корона. Если эта голова такая древняя, что появилась раньше людей, почему тогда на ней головной убор фараонов?
Дима закрыл глаза, и на его лице изобразилось напряжение, словно он изо всех сил пытался что-то вспомнить.
— А, вот ты о чем, — сказал он. — Каирский музей, Аменхотеп Четвертый, десятый фараон восемнадцатой династии, поклоняется солнечному диску… Впечатляет. Ага, вот и статья… Так… Только историки неправильно все поняли. Эти ладони на лучах вовсе не наделяют жизнью. Они, наоборот, отнимают ее. Это тяжесть, которая срывает свет с его пути и уносит к черной дыре. Аменхотеп Четвертый тоже видел эту голову во сне. Поэтому он и носил такую корону. Он думал, что сможет заслужить милость черной дыры, выполняя специальные ритуалы. Главным из них было жертвоприношение света…