Свет мой, зеркальце…
Шрифт:
Он критически оглядел шкаф, с максимальной осторожностью, словно боясь выдернуть чеку гранаты, потянул дверцу на себя. Дверца скрипнула – и раздвоилась. Одна, повинуясь усилию, послушно распахнулась, открыв нутро шкафа, другая же осталась на месте, не сдвинувшись и на миллиметр. Ямщик вцепился в открывшуюся дверцу – а вдруг выскользнет? истает под пальцами? сольется со своей закрытой двойняшкой, сводя на нет все старания?! Однако случилось в точности наоборот. С замиранием сердца он наблюдал, как запертая дверца делается прозрачной, тает, растворяется в воздухе.
– Сезам, откройся!
Рыться в шкафу он раздумал: там, внутри, все выглядело подозрительно смутным. Свет! Нужно больше света. Удвоив предосторожности, Ямщик открыл вторую створку, обождал с минуту. Полки, ящички, коробки, банки из жести и пластмассы – под льющейся внутрь пылью, назвавшейся
– Что у нас здесь?
Болты, гайки, шурупы. Гвозди рассортированы по коробочкам из-под кофе. Измерительная рулетка. Стеклянные банки с зеленым горошком. Рыбные консервы: сардины, сайра. Стопка древних пожелтевших газет. Моток синей изоленты. Слева, на второй сверху полке, обнаружился внутренний шкафчик. Ямщик в нетерпении распахнул створки и был наказан за поспешность: раздвоившись на миг, створки не замедлили вернуться в исходное положение. Затаив дыхание, он повторил попытку.
– Есть!
Экономный и запасливый, Петр Ильич оказался, к вящей радости Ямщика, еще и человеком слабого здоровья. Шкафчик? Нет, истинный Сезам, пещера фармацевтических сокровищ. Пузырьки, флаконы и упаковки с лекарствами стояли плотными рядами, уходя в темные глубины хранилища. Наружу хлынул концентрированный запах аптеки, Ямщик чихнул и удивился, что не почуял это амбре раньше. Он обернулся, увидел клубы тумана в резной раме – не вглядываться! так, мельком, вскользь… – и подумал, что стенной шкаф в целом и аптечный шкафчик в частности наверняка отражаются в зеркале. Ну, отражались бы, если бы Ямщик был в состоянии видеть зеркала. Неужели запах, вернее, его наличие или отсутствие, связан с отражением предметов, источающих запах? А может, не только запах? Потом, не сейчас, голова и без того раскалывается…
Внутри, на распахнутой дверце сезама, мерцало еще одно туманное озерцо, подвешенное к паре шурупов за смешные латунные «ушки». Зеркальце? Кончиками пальцев Ямщик прошелся по рифленым крышкам пузырьков и картону упаковок. Все было твердым, настоящим. Честное слово, Ямщик и не предполагал, что будет так радоваться подлинности, осязаемости лекарственных препаратов. Ага, йод. Старый добрый йод. Зелёнка, старая добрая зелёнка. Что тут еще старого доброго? Валокордин. Нитроглицерин. Форлакс, порошки. Наш дорогой, наш старый добрый Петр Ильич страдает запорами. Ничего, мы дадим ему просраться… Эвказолин. Энтеросгель. Мучимый дурным предчувствием – а вдруг исчезнет? – Ямщик ухватил йод с зелёнкой, оба пузырька сразу, и едва не выронил добычу. Флаконы раздвоились, как это было с дверцами, и от дубликатов к оригиналам, оставшимся на полке, потянулись неприятного вида хвосты: ржавые, изъеденные по краям. Ямщик отметил легкое, но явственное сопротивление – казалось, он растягивал комок жевательной резинки, прилипший к стенке аптечки. В хвостах угадывались очертания дюжины, если не больше, призрачных пузырьков. Дрожащие, эфемерные копии плющились, теряли форму, липкая пакость истончалась, бледнела, ржавчина выцветала… Чпок! Хвост лопнул, втянулся в оригиналы, слился с ними. В руке у Ямщика остались две абсолютно идентичные копии.
Так уж и абсолютно?
Крышечка отвинтилась без проблем. Ямщик поддел ногтем плотно засевшую пробку, втянул ноздрями знакомый с детства запах зелёнки. На пальце остался яркий мазок. Порядок! Стараясь не обращать внимания на ржавые, к счастью, безвредные хвосты, он с азартом принялся рыться в закромах Ильича. Анальгин? Да это подарок судьбы! Эластичный бинт – отлично, берем. Мятый тюбик троксевазина? Пригодится для колена…
Шарканье приближающихся шагов Ямщик засек с опозданием. Старикан услышал возню? Заподозрил взлом? Ерунда, гримаса былой мнительности! Тем не менее, Ямщик замер в позе вора, застигнутого врасплох: вес на здоровой ноге, правая рука – в аптечке, левая держит добычу, едва уместившуюся в ладони. Игнорируя бродягу, забравшегося в чужую квартиру, Петр Ильич прошел мимо, а может, частично сквозь. Пыльный свет мигнул, погас, что-то больно ударило Ямщика по пальцам, и он, зашипев, инстинктивно отдернул руку – ту, что задержалась в шкафчике. Упали сумерки, навалилась духота; запах аптеки исчез, пол вновь промялся под ногами. Когда старик свернул на кухню, Ямщик потянулся к выключателю. Свет зажегся со второй попытки. Прихожая вернула себе прежний вид: дверцы шкафа были плотно закрыты. Тюбик троксевазина, который Ямщик не успел схватить перед явлением хозяина квартиры, сгинул без следа – надо полагать, покоился на прежнем месте в недрах сезама.
На кухне грюкнуло, звякнуло, плеснуло. Бормотнул, закипая, чайник.
– Пейте чай, Петр Ильич. Пейте на здоровье! Да подольше, с чувством, с толком…
Чайник, детеныш паровоза, свирепо засвистел.
– А я пока воспользуюсь вашей ванной. Вы не против?
Чайник был против, Петр Ильич промолчал.
– И вообще, я, пожалуй, у вас поживу. Встану, так сказать, на постой. Вы ведь не возражаете? Человек вы одинокий, в годах, я вас не стесню. В уходе нуждаетесь? И не надейтесь, я не уйду…
Прежде чем открыть дверь ванной комнаты, Ямщик предусмотрительно отыскал выключатель и включил внутри свет. Над хромированной полочкой с бритвенными принадлежностями, лосьоном, зубной пастой и двумя щетками – мыльницу Петр Ильич держал на краю мойки – висел дымный прямоугольник в дешевой рамке: зеркало. Головная боль усилилась, как ни странно, прояснив мысли. Зеркало в прихожей, зеркало на дверце аптечного шкафчика, зеркало в ванной… Ямщик осмотрелся, стараясь избегать прямого взгляда в клубящееся «окно» над мойкой. По закону подлости оно просто лезло на глаза. Стена напротив: крючки с полотенцами, в углу приткнулась стиральная машина, бледно-голубой кафель, чугунный радиатор парового отопления в два слоя покрыт белилами. Все зримо, вещно: хоть трогай – Ямщик погладил махровое полотенце – хоть на зуб пробуй. Ага, ванна подгуляла. Дальний край еще ничего, но чем ближе, тем сильнее коробился, оплывал мартовским сугробом эмалированный бок ванной: дрожал, расслаивался. За край, в саму ванну, было даже боязно заглянуть. С Ямщика хватило и того, что на месте смесителя копошился отвратительный клубок гофрированных змей, блестевших живым металлом. К счастью, выбраться на свободу змеи не пытались.
Зеркало!
Он искоса глянул в дымное окошко и отвернулся. Отражения Ямщик не видел – увидишь его, как же, в эдаком клублении! – но картину представил отчетливо. Дальняя часть ванной комнаты отражается нормально, середина – едва-едва; ближе – «мертвая зона». Он еще раз прикинул угол отражения, по ходу дела вспоминая азы школьного курса физики, раздел «оптика»… Вроде, сходится. То, что отражается в зеркалах – для него, Ямщика, зримо и вещественно. Чем лучше отражение, тем реальнее бытие. Правда, с подъездом загадка: там-то точно нет никаких зеркал! Отражения в межэтажных окнах? В никелированных ручках? Ладно, не все сразу. Займемся здоровьем: не хватало еще, чтобы в ссадины попала грязь, инфекция, началось заражение… С коленом тоже надо что-то делать. В ванну мы не полезем, нет, обойдемся умывальником…
Живот скрутило, едва он потянул за пояс халата, намереваясь разоблачиться. Ямщик сипло крякнул и сложился пополам, пережидая болезненный позыв. Хорошо, сказал он тирану-кишечнику. Хорошо, уговорил, сначала в сортир. Сперва Ямщик хотел вывалить медикаменты на край мойки, чтобы освободить руки, но в последний миг передумал. А ну как в его отсутствие сюда заявится хозяин квартиры, и все добро исчезнет? Или не исчезнет? Береженого бог бережет! Он затолкал бинт и лекарства в карман халата – и вывалился в коридор, тихонько постанывая. До туалета – один шаг. Ямщик щелкнул выключателем, распахнул дверь…
И едва не обделался прямо на пороге.
3
Капучино для зомби
Ямщику было неуютно.
А кому было бы уютно на его месте? Восседаешь на унитазе в общественной кабинке с распахнутой настежь дверцей, и ничего не поделать, потому что иначе в кабинке разверзнется филиал ада. Ямщик не сомневался, что разверзнется, и закрыть дверцу даже не пытался. Более того, прежде чем засесть в «кабинете задумчивости», он с дотошностью параноика убедился, что дверца не закроется сама собой. Напротив, над рядом белых умывальников с хромированными кранами, протянулся второй, верхний ряд прямоугольников, где бурлил туман, разделенный тонкими, едва различимыми перемычками. Благодаря зеркалам – благодетели! – внутренность кабинки оставалась вещественной: унитаз не вспучивался кашей, забытой на огне, бачок не шел волдырями, рулон туалетной бумаги честно разматывался и был приятно шершав на ощупь. Главное – не глядеть в упор на живой туман, иначе три горькие таблетки анальгина, проглоченные насухо, пойдут псу под хвост. Да, еще нельзя думать о том, что кто-то может зайти в туалет кофейни «Франсуа» и вытаращиться на Ямщика, восседающего на унитазе в грязном домашнем халате и чужих шлепанцах: летние туфли Петра Ильича оказались ему чудовищно велики. У тщедушного старичка – и такие ласты! Корабли! Зато «гостевые» тапки пришлись по ноге…