Свет праведных. Том 2. Декабристки
Шрифт:
– Эй, вы там работаете или уснули? – в конце концов обернулся погонщик и беззлобно покрутил в воздухе дубинкой.
Софи вернулась назад. Ее тоска и тревога так разрослись, что пришлось остановиться: слишком сильно билось сердце. Давыд помог барыне взобраться в коляску. С тех пор как Сережа велел кучеру повиноваться Софи, тот не знал, как ей и угодить.
– Устали, матушка-барыня? – спросил он. – Возвращаемся домой?
– Нет. Отвези-ка меня в купальню.
Давыд уставился на нее с суеверным ужасом.
– Это проклятое место, барыня! Не надо туда ходить!
Софи молча похлопала его по плечу. Давыд перекрестился, свистнул и стегнул коней.
Купальня стояла в укромном местечке, в самой запущенной, невозделанной части каштановского парка, на конце спускающейся к реке тропы, между двумя плакучими ивами с наклоненными и искривленными стволами. Раздевалкой здесь служила хижина, сложенная из кругляков. Перед ней был выстроен настил на сваях. Деревянная лесенка позволяла купальщикам войти в воду, не держась за прибрежные травы. К вбитому у берега колу кто-то привязал плоскодонку с трухлявыми веслами. Софи почти никогда не приходила в этот заброшенный уголок, где летом вились тучи комаров. Но Николай когда-то удил тут рыбу или купался в сильную жару.
Она села на скамейку, вдохнула запах тины. Было сыро и холодно. На середине реки плясали круглые, словно блюдца, отблески неярких солнечных лучей. Вокруг камня собиралась оборка кружевной пены. Неумолчный плеск воды убаюкивал, навевал грезы.
Софи и сама не знала, что заставило ее приехать сюда и остаться. Задумчиво глядя вдаль, не искала улик и доказательств, но ждала вдохновения, подсказки свыше. Ей казалось, будто она сможет лучше представить себе обстоятельства, при которых совершилось убийство, если станет думать об этом на том самом месте, где преступление было совершено. Вот две железных руки стискивают тощую шею, в которой бьется, хрипит, задыхается жизнь; вот закатываются глаза жертвы; тело неуклюже валится на доски настила… Софи опустила глаза. У нее под ногами лежал голый, серый, мокрый и шершавый пол – зрелище завораживало своей обыденностью. Несколько досок прогнили: наверняка те самые, которые мужики должны были заменить, но не успели. После того, как произошла трагедия, к настилу больше никто не притронулся. Сквозь щели видна была бегущая вода. Но, сколько ни вопрошала Софи эти доски и эти стены, все видевшие и слышавшие, ответа она не получила. Руки и ноги у нее онемели, отяжелели, начинала тяжелеть, тупеть и голова. Внезапно ее внимание привлек какой-то мелкий предмет, блеснувший в трещине старой доски. Софи подобрала его: у нее в руке оказалась аметистовая пуговица. Но где же она недавно такие видела? А-а-а, на Сережином жилете… Поначалу воспоминание «сыщицу» не смутило, затем все ее существо на мгновение содрогнулось, всего на одно мгновение, оказался пропущен лишь один удар сердца, но Софи почувствовала слабость и озноб, вся заледенела и совсем лишилась сил. Если эта аметистовая пуговица попала в щель настила, значит, Сережа потерял ее, когда дрался с отцом, другого объяснения быть не могло. Ни малейших сомнений не оставалось. Надо обратиться в полицию. Приобщить к делу это вещественное доказательство. Потребовать пересмотра решения суда. Но не ответят ли ей, что Сережа мог потерять пуговицу в любой другой день, задолго до преступления, например летом, когда раздевался, чтобы искупаться в реке? Словно споткнувшись на бегу, Софи с удивлением осознала, как далеко завлекло ее возбуждение. Как она раньше не отдавала себе отчета в том, что вывела целую историю из ничего? Маленький лиловый камешек поблескивал на ладони… Софи хотела было бросить его в воду, но вовремя опомнилась и опустила аметист в сумочку, висевшую на поясе, как будто это был некий талисман. Даже если ее находка, эта аметистовая пуговица, ровно ничего не значит, все равно распоряжения, отданного Сережей погонщикам накануне убийства, достаточно для возобновления судебного дела, для того, чтобы выдвинуть совершенно другое обвинение. И Софи в секунду снова оказалась во власти непреодолимого желания восстановить справедливость, покарать истинного преступника. Голова у нее пылала, мысли так и кипели. Но как мучительно сознавать, что не с кем поделиться своими подозрениями! Ах, как же сегодня недостает рядом ее лучшего сибирского друга! Фердинанд Богданович успокоил бы ее, поддержал, ободрил, дал дельный совет… Она согласилась бы вытерпеть все что угодно, если бы взамен ей дали возможность переписываться с доктором! Но теперь было совершенно ясно, что письма, которые они друг другу пишут, никогда не дойдут по назначению. Да и Полина что-то помалкивала теперь, отдалялась… Софи неохотно встала и пошла по тропинке, ведущей к дороге. Давыд с высоты своего сиденья боязливо смотрел в сторону хозяйки. Лошади при виде ее заржали.
– Все время, пока вы были там, барыня, они прядали ушами, – сказал кучер. – Верный знак, что вокруг бродит привидение. Давайте-ка скорее подадимся отсюда!..
Софи села в коляску, закрыла глаза и горько пожалела о том, что она всего лишь одинокая слабая женщина и ей пришлось столкнуться с проблемой, решить которую ей не по силам.
Всю первую половину ночи завывал ветер, затем вдруг наступила глубокая тишина. Утром, приблизившись к окну, Софи увидела за стеклами сплошную, ровную, однообразную белизну. С невидимого неба крупными хлопьями валил снег. Даль за этим медленно ткущимся полотном таяла, ели расплывались дымом, сгладившаяся дорога соединилась с лужайкой. Софи показалось, будто пейзаж за окном переряжается, чтобы отвести от Сережи подозрения. Снег, заваливший все кругом, скрыл возможные улики. Все внезапно сделалось чистым, нереальным, невинным.
8
Вася Волков пересек большой, выложенный плитами вестибюль, обменялся несколькими словами со сторожившим двери секретарем и, вернувшись на прежнее место, снова уселся рядом с Софи, шепнув ей:
– Теперь, кажется, уже недолго осталось ждать!
Софи поблагодарила его. Без Васи ей бы никогда не осмелиться на просьбу об аудиенции. Подумать только, что она целых три недели колебалась, прежде чем снова отправиться в Славянку, ну никак не могла собраться с духом! Выслушав рассказ Софи о том, что она услышала в исповеди Антипа, Вася немедленно решил, что поедет вместе с ней к губернатору. Волковы были в родстве с этим высокопоставленным лицом, и Вася нисколько не сомневался в том, что сумеет убедить его в необходимости пересмотреть дело «в силу вновь открывшихся обстоятельств».
Было непривычно видеть, как старательно этот человек, дома одевавшийся так плохо и так небрежно, принарядился и причесался ради поездки в город. Да и обычная Васина вялость сменилась мужественной решимостью. Застыв неподвижно на краю стула, в шубе, распахнутой на груди так, что всякому была видна белоснежная манишка, он вперил в пустоту пристальный, испытующий взгляд. Однако гордой осанки спутника Софи было явно недостаточно для того, чтобы успокоиться. По мере того, как шло время, она все больше боялась предстоявшего разговора с действительным статским советником Черкасовым, чья власть простиралась на всю Псковскую губернию. Раздался звонок, секретарь на мгновение скрылся, затем появился вновь и пригласил посетителей следовать за ним.
Софи вошла в просторный кабинет с креслами, обитыми малиновым бархатом. Она знала губернатора, ей ведь пришлось явиться к нему сразу по возвращении из Сибири. Черкасов был худой, благородного вида старик с серебряными волосами, гривой падавшими на плечи. В стоявшем у него за спиной большом, помещенном в позолоченную раму наклонном зеркале отражался уложенный елочкой паркет. Усадив Софи и Васю в неудобные, как сразу выяснилось, кресла, сам он устроился за рабочим столом, произнес несколько любезных, но ничего не значащих фраз, чтобы завязать разговор, затем, вздохнув, поинтересовался, чему обязан честью этого посещения. Тут, когда настала минута выдвинуть обвинение против племянника, голова у Софи сделалась пустой, руки похолодели. Поскольку она никак не решалась начать и ожидание затягивалось, Вася Волков бросил на нее ободряющий взгляд. И тогда внезапно, словно помимо воли, Софи произнесла:
– Я пришла по поводу обстоятельств убийства Владимира Карповича Седова…
На лице губернатора появилось выражение такого напряженного внимания, что натянулась кожа на лице и он сам сделался похож на мертвеца.
– У меня сведения… я должна сделать серьезнейшее заявление, – немного громче и увереннее продолжала она.
– Слушаю вас, сударыня, – произнес наконец губернатор.
– Накануне того дня, когда совершилось убийство, мой племянник побывал в деревне Шатково…
Теперь она говорила с озадачивающей собеседника легкостью и непринужденностью, без малейшего страха и не подыскивая слов. Рассказ разворачивался плавно, словно лента, если ее потянуть за конец. Когда посетительница умолкла, Черкасов продолжал сидеть настолько невозмутимый и бесстрастный, что Софи усомнилась: уж не во сне ли ей привиделось, будто она произнесла всю эту речь. Однако опасения ее вскоре рассеялись: Вася Волков, встревоженный долгим молчанием чиновника, вмешался в разговор.
– Обстоятельства, с которыми ознакомила вас сейчас госпожа Озарёва, показались мне настолько важными, ваше превосходительство, – проговорил он, – что я уговорил госпожу Озарёву поделиться с вами полученными сведениями. Зная вашу любовь к справедливости, я ни на мгновение не усомнился в том, что вы будете потрясены, услышав о том, как было дело!..
– Может быть, так бы оно и случилось, если бы виновные не признались в совершенном ими преступлении, – с улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего, процедил сквозь зубы губернатор.
– Крестьяне знали, что им грозит в случае, если они будут по-прежнему настаивать на своей невиновности! – возразила Софи.
Губернатор приподнялся с кресла, опираясь обеими руками о край стола. Его черно-седые брови сдвинулись.
– Сударыня, – строго начал он, – у вас довольно странное представление о российском правосудии. Суд над убийцами Владимира Карповича Седова состоялся с соблюдением всех необходимых в этом случае юридических процедур. Приговор, оглашенный судьей, пересмотру не подлежит. Что касается обвинения в отцеубийстве, выдвинутом вами против вашего племянника, то я не знаю, осознаете ли вы всю тяжесть…