Свет праведных. Том 2. Декабристки
Шрифт:
Дамы слушали с мечтательными, добрыми улыбками, а их мужья стояли в сторонке, скромные, но гордые, – ни дать ни взять принцы-консорты. Все холостяки завидовали счастью этих пар. Николай молча сжал руку Софи в знак благодарности, и неизъяснимая нежность светилась в их встретившихся взглядах. Тронутая мелодией стиха, Софи заслушалась и забыла о своих более интимных и куда меньше украшающих ее тревогах, чтобы стать частицей единого целого: содружества жен декабристов. Она ощущала признательность подругам за то, что они помогали ей быть точно такой, какой она быть хотела: простой, великодушной, мужественной… Чтение закончилось, поэта удостоили овации. Некоторые дамы плакали. Мужчины, пытаясь скрыть волнение, откашливались. Одоевский переписал свое творение в альбом Марии Волконской и пообещал по копии каждому из «ангелов, чья преданность вдохновила его на сей труд».
Ровно в десять пришли конвоиры – пора было уводить гостей обратно, в тюрьму. Внезапно в комнате не осталось ни одного мужчины – и как будто вместе с ними ушел некий свет… На лицах женщин обозначилась усталость, даже платья сразу потеряли свежесть. Героини торжества оказались одни, растерянные, озадаченные, среди пустых стаканов, грязных тарелок, коптящих свечей… Недолгое время витал еще в воздухе запах крепкого табака, но и он исчез.
Некоторое время тому назад Лепарский отослал в Санкт-Петербург письмо, в котором спрашивал, нельзя ли получить для доктора Вольфа официальное разрешение лечить заключенных, их жен и «всех, кто пожелает, чтобы их лечил именно он». Великодушный император ответил, что отныне врач может практиковать свое искусство как внутри тюрьмы, так и за ее пределами. Убежденный теперь в отсутствии угрозы санитарному состоянию его маленькой колонии, генерал отправился в санях в какую-то таинственную инспекционную поездку. Вместе с комендантом уехали его племянник Осип и большая свита, а в отсутствие Лепарского его обязанности были возложены на Розенберга. Софи опасалась, что в момент, когда Никита будет особенно нуждаться в поддержке генерала, того не окажется на месте, но проходили недели, Никиты так и не было, а Цейдлер, похоже, не торопился с поимкой беглеца.
Комендант вернулся 11 марта и на следующий же день приказал собрать всех заключенных во дворе. Желтое солнце старалось растопить снег. Чопорный вид генерала предвещал важные новости.
Может быть, амнистия? Нет, невозможно в такое поверить!
– Господа, – сказал Лепарский. – Я прибыл из Петровского Завода, где, по велению императора, вот уже два года строится для вас новое помещение – куда более просторное и удобное. Работы почти окончены, и я думаю, что в течение лета мы сможем все обосноваться там.
Не прочитав на лицах своих подопечных ничего, кроме величайшей растерянности, генерал добавил:
– Напрасно вы, господа, не радуетесь переезду, который, в этом нет никаких сомнений, сделает вашу жизнь гораздо приятнее.
Николай прошептал на ухо Юрию Алмазову:
– Так, значит, вместо того, чтобы освободить нас, царь просто меняет одну каторгу на другую! Ну и что ты об этом думаешь?
– А я уже ничему не удивляюсь, – отозвался Алмазов. – Нашему царю есть на кого быть похожим: он гневлив, как его брат Александр Павлович, и злопамятен, как его батюшка Павел Петрович…
– В Петровском Заводе у каждого из вас будет отдельная комната, – продолжал рассказывать Лепарский тоном коммивояжера, расхваливающего свой товар. – Кроме того, государь разрешил тем заключенным, к которым приехали жены, поселиться вместе с ними.
– Где? В деревне? – поинтересовался кто-то.
– Нет, на территории тюрьмы.
Ответом ему стал саркастический смех собравшихся.
– Не вижу тут ничего забавного! – нахмурился генерал. – Просто один из участков территории каторги отводится под поселение семейных пар. Вот и все!
– Словом, рай! – присвистнул Лорер.
По рядам узников пробежал взволнованный шепоток. Холостяки еще продолжали вызывающе посмеиваться, но семейные уже словно бы выделились в другую компанию и рассматривали ситуацию со своей точки зрения. При мысли, что скоро у него снова начнется жизнь с Софи, Николай едва не задохнулся от счастья. Все ночи рядом с ней! Все! Все! Такого не случалось уже почти пять лет! А дни… эти ясные, наполненные светом дни вдвоем, когда только от присутствия любимой, от ее тепла, от запаха женщины, от того, как она хлопочет рядом, возрождается и растет любовь… Не в силах сдержаться, Озарёв воскликнул:
– Какое превосходное решение!
Но не успев и закончить фразы, пожалел о ней: уж не встал ли он на сторону властей, раз поддерживает Лепарского? К счастью, другие женатые декабристы тотчас подхватили:
– Да! Да! Конечно!
Их робкие одобрительные возгласы тонули в возмущенном ропоте холостяков: все они были против переселения на новое место, на новую каторгу, все кричали.
– Нам и тут, в Чите, хорошо, господин комендант! – надрывался Одоевский. – Каждый уже приспособился. Нас устраивает этот климат. Деревенские знают нас и любят. Зачем же, ради всего святого, лишать нас этого!
Строптивость заключенных явно пришлась не по вкусу Лепарскому. Полное его лицо сначала окаменело, потом исказилось недовольной гримасой, он переступил в раздражении с ноги на ногу и, видимо, торопясь вернуться к себе, холодно сказал:
– Нам не пристало обсуждать приказы царя. Позвольте мне откланяться, господа.
И ушел под враждебное молчание.
На следующий день к коменданту целой делегацией явились дамы, – впрочем, этого и следовало ожидать. Лепарский пригласил гостий сесть, они устроились перед ним полукругом, а сам он, как обычно, укрылся в бастионе – за письменным столом. Так мало времени прошло – откуда они узнали? Наверняка ведь подкупили казаков из его эскорта! Но как бы то ни было, переезд уже не секрет для них! И сколько подробностей им уже известно! Сначала дамы разразились критическими замечаниями в адрес места и климата. Они возмущались тем, что – из-за ошибки согласования между разными административными службами – помещения новой тюрьмы стали возводить на низкой болотистой почве, неподалеку от чугунолитейного завода. Но поскольку Лепарский не мог и не хотел обвинять вышестоящих, он принялся утверждать, что страхи дам чересчур преувеличены, что почва там здоровая, воздух сухой и земля плодородна, несмотря на то, что по соседству расположены «несколько маленьких водоемов»… А они, оказывается, еще прослышали об отсутствии окон – и тут тоже были правы, но Лепарский опять стал успокаивать посетительниц:
– Окон нет, это верно, но свет льется в каждую камеру потоком через застекленный верх двери! Сударыни, сударыни, меня поражает ваше недовольство: ведь благодаря монаршей милости вы сможете на новом месте поселиться вместе с мужьями!
– Может, и так! – закричала Полина Анненкова. – Но я не представляю, как растить своих детей в темнице!
– Детей? – переспросил ошарашенный Лепарский. – Почему во множественном числе?
– Да потому, что я жду второго, ваше превосходительство!
Комендант нахмурил брови: эк они торопятся, эти молодые влюбленные дамы! После прошлогодних двух одновременных рождений, разродились еще Мария Волконская и Александрина Давыдова, уже поочередно, правда… Позволить им – так придется открывать при каторге детские ясли…