Шрифт:
1811 год. г. Москва
Холодная зимняя метель опустошила улицы. Фонари, зажженные перед наступлением ночной тьмы, уже погасли. Ветер дул с такой силой, что срывал их со столбов, разбрасывая по сугробам.
Бесшумно, словно призраки «дикой охоты» по пустынной улице промчались белые кареты. Копыта изабелловых лошадей высекали серебряную искру.
Едва заметные в снежной пелене, они въехали на территорию особняка семейства Валей. У последней линии деревьев,
— Думаете, он не ждет нас?
Капитан Богдалов внимательно смотрел на дом.
Из окна невидимой кареты, подъезжающей к главному входу, было видно красновато-приглушенный свет окон и всего шестерых охранников у дверей.
— Это обманчивое спокойствие, — уверенно произнес барон Корф.
Его рука невольно легла на грудь, где в складках одежды чуть теплился свет драгоценного камня. В прозрачных гранях алмаза мягко вспыхивали искры.
— Боюсь, мы могли опоздать, — добавил барон. — Александр…
Корф посмотрел на сына.
— Останься здесь, прошу.
Молодой человек покачал головой:
— Благодарю за заботу, отец.
Было понятно, что это отрицательный ответ.
— Твоя рана еще не зажила.
— Она не мешает мне.
Спокойствие голоса не обмануло барона ни на секунду. Александр был бледен, как никогда, губы покрыла сухая пленка и трещинки. Темно-каштановые волосы лишь оттеняли белизну кожи. Только зеленые глаза, с темными кругами под ними показывали, что никакая усталость не позволит ему остаться сейчас в карете.
Молодой человек ободряюще улыбнулся.
— Полагаю, отец, вы забрали меня из полевого госпиталя не для того, чтобы покатать по Москве.
— Нет, но французская пуля ничуть не хуже холодной стали. Я надеялся отправить тебя в безопасное место до выздоровления.
Александр засмеялся.
— Еще пару экспериментов общества, отец, и боюсь, на земле в этом мире не останется таких мест.
— Александр.
Нажим в голосе барона был очевиден.
— Оставьте это на потом, — сказал Богдалов. — Мы на месте.
Мужчины закатали рукава. Запястье каждого охватывали широкие браслеты, вроде наручей доспех. На каждом вспыхнуло изображение цветка лилии, подчиняясь мысленным приказам владельца.
От поверхности отделилась тонкая фигурная пластинка. Барон Корф приставил её к виску, и она мгновенно пристала к коже.
— Общая связь, — произнес барон, — господин Голицын, пастор Джон, начинаем.
Он открыл дверцу и спрыгнул в снег. Капитан последовал за ним, бросив внимательный взгляд на Александра. Тот задержался на секунду, затягивая туже узел бинтов в рукаве камзола.
— Осторожней, ваше превосходительство, — заметил Богдалов, — лучше держите саблю в левой руке.
— Я бы с удовольствием, — ответил Александр, шагая за ним в морозный воздух, — но вашего умения владеть оружием обеими руками у меня нет.
Возле второй кареты стояли два человека.
— Возможно, нам вообще не стоило так скрываться, — произнес князь Голицын, приставляя лицевую пластину к виску. — Лорд Валей все же член общества и попытка отобрать у него артефакт силой может быть расценена превратно.
— Не превратнее, чем его заявление о намерении использовать его, — барон Корф с тревогой рассматривал шестерых человек у дома.
Часовые на посту смотрели в пустой сад. Такой же пустой, как их взгляды. Холодный ветер раздувал полы плохо застегнутой одежды, замораживал пальцы, оставшиеся без перчаток. Но их лица ничего не выражали. Они ничего не чувствовали, лишь ждали.
— Я так понимаю, мы опоздали, — пастор Джон вытащил саблю из ножен, — эти люди одержимы.
— Похоже на то, — согласился барон. — Господа, у нас по-прежнему лишь три камня Араэля, если случилось худшее, я не вправе заставлять вас.
Князь Голицын засмеялся:
— Неужели мы зря приехали в такую даль, Андрей Федорович? Поморозить пятки на московском морозе? Ну, уж нет, увольте.
Густая пелена метели выпустила прозрачные фигуры людей. Они словно слепились из снега и двинулись к крыльцу дома.
Лица часовых исказились в жадных улыбках, глаза переполнила кровь. Владеющему ими существу было тесно в человеческом теле, и оно безобразно вытесняло все мешающее.
Бесшумно из ножен заскользили сабли и люди придержали их вдоль бедра, не поднимая высоко. Охранники дома с раздирающим воплем бросились вперед. Из горла вместе со слюной вырвались брызги крови.
— Значит, внутри изуродованы, — быстро произнес князь Голицын, — после изгнания сущности, они не выживут.
Оттолкнувшись от ступеней крыльца, охранники взмыли в воздух, намереваясь в одном прыжке обрушиться на людей, и те мгновенно вскинули оружие, четким ударом пресекая линию атаки. Все закончило одно движение. Разрубленные трупы остались лежать на снегу. Люди перешагнули через лужи крови и двинулись к дому.
Двери открылись с легкого толчка. В комнатах не горела ни одна свеча, но воздух наполнял запах гари. Из тонких щелей, сеткой покрывающей паркетный пол, сочился зеленоватый свет. Стены подрагивали, словно гигантский подземный поток мчался под основанием дома, раскачивая опоры фундамента.
Люди заглядывали за каждую дверь. Повсюду были разбросаны вещи, какие-то тряпки, следы волочения истекающих кровью тел.
Пастор Джон поднес к лицу платок.
— В доме постоянно находилось двадцать человек прислуги, — хрипло произнес он. — Семья князя…
Александр присел на корточки, осматривая следы на полу. В ковре, собранном в складки, остались обломанные ногти.
— И они все еще здесь, — сдавленно произнес молодой человек.
Разорванный женский туфель с белым бантиком, словно указатель показывал носом в сторону бального зала.