Свет в августе
Шрифт:
– - Я не обременю, -- говорит она.
– - Хлопот со мной не будет.
– - Ну да, -- говорит Армстид.
– - Поехали со мной.
– - Впервые мулы идут резво по своей воле.
– - Корм почуяли, -- говорит Армстид, размышляя: "Вот они, бабы. Сама же первая дорогу перебежит своей сестре, а сама гуляет по общественной земле, одна без всякого стеснения, потому что знает -- люди, мужики, ее пожалеют. Да баб ей дела нет. Небось не баба ей вчинила -- это, чего она и хлопотами не желает назвать. Да, их сестре дай только замуж выйти или так, без мужа, схлопотать, и сей же час из бабьего роду и племени она выходит и до самой смерти старается к мужскому роду примкнуть. Через это и к табаку их тянет, курить либо
Когда повозка проезжает мимо дома к сараю, его жена наблюдает за ними из передней двери. Он в ее сторону не смотрит: и так знает, что должна там стоять, что стоит. "Да, -- думает он с язвительной иронией, заворачивая мулов в распахнутые ворота, -- знаю, знаю я, что она скажет. Мудрено не знать". Он останавливает мулов; ему не надо оглядываться -- и так знает, что жена уже на кухне, уже не наблюдает за ними, просто ждет. Он останавливает мулов.
– - Ступай в дом, -- говорит он; он уже на земле, а женщина слезает, медленно и все так же вдумчиво, прислушиваясь к чему-то в себе.
– - Ежели встретишь кого -- это Марта. Я скотину накормлю и приду.
– - Он не смотрит, как она идет через двор к кухне. Ему незачем смотреть. Шаг за шагом вместе с ней он подходит к кухонной двери и наталкивается на взгляд женщины, которая смотрит на кухонную дверь точно так же, как смотрела на повозку из передней двери. "Знаю, знаю я, что она скажет", -- думает он.
Он распрягает мулов, поит их, ставит в стойла, задает корму, впускает с выгона коров. Потом идет на кухню. Она еще тут -- седая женщина, с неприветливым, суровым, раздражительным лицом, за шесть лет родившая пятерых детей и воспитавшая из них мужчин и женщин. Она занята делом. Он на нее не смотрит. Подходит к раковине, наливает из ведра в таз и закатывает рукава.
– - Ее фамилия Берч, -- говорит он.
– - То есть так якобы парня зовут, которого она ищет. Лукас Берч. По дороге ей говорили, будто он теперь в Джефферсоне.
– - Он начинает мыться, к ней спиной.
– - Пришла из самой Алабамы, говорит, -- одна и пешим ходом.
Хозяйка не оглядывается. Она возится у стола.
– - Недолго ей так ходить -- в Алабаму свою с прибавлением явится, -говорит она.
– - Да небось и к парню этому, к Берчу.
– - Армстид возится у раковины, -- очень занят водой и мылом. Он чувствует ее взгляд на себе -- на затылке, на спине, сквозь вылинявшую от пота голубую рубашку.
– - У Самсона ей говорили, будто парень по фамилии Берч, или наподобие того, работает на строгательной фабрике в Джефферсоне.
– - И она надеется его там найти. Ждет ее не дождется. И дом уж, поди, обставил.
Он не может понять по ее голосу, смотрит она на него или отвернулась. Он вытирается распоротым мешком.
– - Может, и найдет. Ежели он сбежать от нее думал -- ох, и спохватится парень, что оплошал, когда не оставил промеж себя и ее Миссисипи.
– - А теперь он знает, что она глядит на него: седая, не толстая и не тощая, закаленная, как мужчина, закаленная работой, в прочном сером платье, носимом без жалости и заботы, -- руки уперты в бока, лицо -- как у генералов, разбитых в бою.
– - Эх, мужики.
– - Что с ней прикажешь делать? Прогнать? Или в сарае положить?
– - Мужики, -- говорит она.
– - Мужики проклятые.
Они входят на кухню, миссис Армстид -- первой. Она идет прямо к плите. Лина останавливается возле двери. Голова ее теперь непокрыта, волосы гладко зачесаны. Даже синий балахон на ней как будто посвежел и отдохнул. Она смотрит на хозяйку -- та гремит чугунными конфорками и ожесточенно, с маху, по-мужски набивает дровами топку.
– - Можно, я помогу?
– - говорит Лина.
Миссис Армстид не оборачивается. Она свирепо хлопает дверцей.
– - Сиди уж. Ногам дай отдых -- глядишь, и спина отдохнет.
– - Я буду вам очень благодарна, если вы позволите помочь.
– - Сиди уж. Тридцать лет затапливаю по три раза на дню. Прошло то время, когда мне помощь требовалась.
– - Она хлопочет у плиты, не оглядывается.
– - Армстид говорит, твоя фамилия Берч?
– - Да, -- отвечает Лина. Тон у нее очень степенный, голос очень тихий. Она сидит, не шевелясь, руки на коленях неподвижны. Миссис Армстид на нее не оглядывается. Она еще занята у плиты. Внимание, которого требует печь, не вяжется с той ожесточенной решительностью, с которой ее разжигали. Внимание к ней такое, словно это дорогие часы, а не печь.
– - Стало быть, твоя фамилия уже Берч?
– - спрашивает миссис Армстид.
Молодая отвечает не сразу. Миссис Армстид уже не гремит у печки, хотя по-прежнему стоит спиной к Лине. Наконец она оборачивается. Они глядят друг на друга без утайки, наблюдают друг друга: молодая -- на стуле, причесана гладко, руки на коленях неподвижны; старшая -- тоже замерла, отвернувшись от плиты, седые волосы безжалостно скручены на затылке, лицо словно вытесано из песчаника. Наконец молодая говорит"
– - Я вам сказала неправду. Моя фамилия еще не Берч. Меня зовут Лина Гроув.
Они глядят друг на друга. Голос хозяйки ни холоден, ни ласков. Он не выражает ничего.
– - Стало быть, хочешь догнать его, чтобы твоя фамилия вовремя сделалась Берч. Так, что ли?
Лина смотрит вниз, словно разглядывая свои руки на коленях. В ее тихом голосе -- упорство. Но и безмятежность.
– - Мне ведь от Лукаса обещаний не нужно. Так уж вышло нескладно, что ему пришлось уехать. А приехать за мной, как он задумал, -- видно, не получилось. А слово друг Другу давать нам незачем. Той ночью, когда узнал он, что должен ехать, он...
– - Какой же это ночью он узнал? Когда ты ему про ребенка сказала?
Молодая отвечает не сразу. Лицо у нее невозмутимо, как камень, но без жесткости. В ее упорстве -- чтото мягкое, оно освещено изнутри тихим, бездумным покоем, отрешенностью. Миссис Армстид наблюдает за ней. Лина начинает рассказывать, не глядя на хозяйку.
– - Он еще задолго до этого узнал, что ему, наверно, придется уволиться. Только мне не говорил, потому что не хотел огорчать. А когда он в первый раз услыхал, что ему, наверно, придется уволиться, он понял, что лучше уехать, -- может, на новом месте мастер не будет к нему цепляться и ему будет легче продвинуться. Но все откладывал. А когда уж это самое случилось, откладывать стало нельзя. А мастер к Лукасу цеплялся, невзлюбил его, потому что Лукас молодой и никогда не унывает, а мастер хотел устроить на его место своего родственника. А он от меня скрывал, не хотел огорчать. А уж когда это самое случилось, нам больше нельзя было ждать. Я ему сама велела ехать. Он сказал, я останусь, если скажешь, пускай его придирается. А я ему сказала -- ехай. А он все равно не хотел ехать, даже" после этого. А я сказала -- ехай. Только весточку пришли, когда сможешь меня принять. Да вот не получилось у него вызвать меня вовремя, как он хотел. Ведь на новом месте устроиться, среди чужих -- молодому время нужно. Он-то этого не знал, когда уезжал, не знал, что устроиться -- больше времени нужно, чем он думал. А в особенности -парню вроде Лукаса, если он такой живой и компанию любит, и повеселиться, и ему в компании тоже рады. Не знал, что у него больше времени уйдет, чем он думал, -- и сам молодой, и люди льнут к нему, потому что охотник посмеяться и побалагурить, от работы отвлекают, а ему невдомек, ему людей обижать неохота. Да и я хотела, чтобы он погулял напоследок, -- ведь для парня молодого, веселого женатая жизньне то, что для женщины: для парня молодого, веселого она ох как долго тянется. Неправильно я говорю?