Свет вечный
Шрифт:
– Если мы даже не найдем в Байроте гуситского эмиссара, – вздохнула Вероника пробивая себе и Ютте дорогу сквозь толпу, – то останемся. Посмотри, сколько здесь ищут убежища. Мне надоело скитаться по большим дорогам, с меня хватит. Я голодная, замерзшая, грязная и не выспавшаяся.
– Я тоже. Не хнычь.
– Я говорю тебе, давай останемся в городе. Даже если не найдем…
– Мы как раз нашли. Наверное, твоя покровительница тебя действительно вдохновила. Посмотри.
На одной из телег, перегородивших небольшую площадь, стоял мужчина в кафтане с вырезанной зубчиками оборкой и в голиардском капюшоне, изпод которого торчали космы седоватых волос. Телегу окружала большая
303
слуги (лат.).
304
бедняки (лат.).
Голиард в капюшоне выступал, обращая на себя внимание толпы тем, что повышал голос и размахивал руками.
– Много грубой и большой лжи распространяют о правоверных чехах, [305] – кричал он. – Будто бы они убивают и грабят. Это ложь! Они лишь действуют в рамках самообороны, убивают в бою тех, кто нападает на них и хочет их уничтожить. Вот тогда они защищаются, защищают свою веру, свои дома, жён и детей. И каждый, кто посягнет на них, пострадает. Но они горячо желают, чтобы между вами и ними прекратилась вражда, убийство и кровопролитие, чтобы наступила божье и святое согласие. Знайте, что чехи призывают князей, панов, и все императорские города сойтись на мирные переговоры, чтобы положить конец недостойному кровопролитию. Но не хотят ваши князья, паны и прелаты избавиться от высокомерия и чванства. Ведь это не их, а ваша кровь льется!
305
См. примечания к семнадцатой главе.
– Верно говорит, – крикнул ктото из толпы. Правильно говорит. – Долой панов! Долой попов!
– Где ваш король? Где князья? Сбежали, оставили вас на произвол судьбы. И вы за таких хотите воевать? Погибнуть за их богатства и привилегии? Добрые люди, жители Байрота! Сдайте город! Чехи вам не враги…
– Врешь, безбожный еретик! – крикнул из толпы монах в августинской рясе. – Брешешь, как собака!
– Люди! – поддержал его ктото из mediokres, горожан среднего класса. – Не слушайте этого продажного! Хватайте его…
Толпа забурлила. Были и другие, которые подхватили призывы монаха и горожанина, но беднота подняла на них крик, отпихнула, не жалея палок, дубинок, кулаков и локтей. Площадь быстро вернулась под власть пролетариата.
– Вы видели, – возобновил речь эмиссар, – как мне хотели рот заткнуть? Как святошам правда глаза колет? Они вам о покорности Церкви и властям болтают! Они чехов кацерами называют! А разве есть большее кацерство, чем извращать слово Божье по своему усмотрению? А ведь прелаты это делают, искажая слово Христа. Разве нет? Может, возразите, монахи?
– Не возразят! Правда это! Правда!
На площадь с грохотом и топотом ворвались пешие алебардисты, загремели по брусчатке копыта конницы. Чернь заволновалась и подняла крик. Голиард исчез с телеги, будто его ветром сдуло.
– Там,
Эмиссар крадучись проскочил за возами, скрылся в переулке. Они побежали за ним.
Он ждал их, скрывшись за углом. Схватил Ютту за плечо и прижал к стене, приставив нож к горлу. Вероника глухо крикнула, будучи придавленной сзади другим, в серой епанче, который, как изпод земли вырос за ее спиной.
– Девушка? – заглянув под капюшон, эмиссар несколько ослабил хватку. – Черт возьми! Вы девчата?
Он подал знак, тот, что был в епанче, ослабил ремень, которым душил Веронику. Это был совсем юноша, максимум шестнадцать лет.
– Что это вам вздумалось следить за мной? Говори, и быстро!
– Мы ищем… – выдавила из себя Ютта. – Связи с гуситами…
– Что? – Он сжал зубы, а его нож снова оказался возле ее шеи. – Что такое?
– Мы убежали из монастыря, – повторила слабым голосом Ютта, отдавая себе отчет в том, что ее объяснения звучат не очень правдоподобно. – Хотим добраться к гуситам. Мой… Мой жених… Среди гуситов есть мой жених…
Голиард отпустил ее. Отступил на шаг.
– Как его зовут?
– Рейне… Рейнмар из Белявы.
– Святая Клара, покровительница агитаторов… – глубоко вздохнул эмиссар. И схватился за голову.
– Ты Ютта Апольдовна, – с усилием промолвил он. – Я тебя нашел. Святой Иоанн, Креститель Господа нашего в водах иорданских! Святая Сесилия, покровительница музыкантов! Я нашел тебя! Я, Тибальд Рабе, наконец нашел тебя!
Глава восемнадцатая,
в которой не дается пощады, нет сострадания, нет помилования. А лекарства и амулеты оказываются бессильны.
Город Кульмбах горел. Возвышающийся над ним замок Плассенбург, который сироткам взять так и не удалось, был сейчас похож на корабль, плывущий среди моря огня, вздымаясь над порывистыми волнами пламени.
Сначала, когда они подъезжали, Рейневан не собирался контактировать с Сиротками, он побаивался, что память о Смиле Пульпане и конфликте с находским контингентом попрежнему среди них жива, что невзирая не благосколонное к нему расположение Прокопа и гейтманов Табора, он может столкнуться с неприязнью со стороны Сироток. Проповедники Сироток во главе с Прокоупеком то и дело обвиняли его в чародействе и распространяли мнение, что он может быть провокатором. Поэтому Рейневан решил обойти Кульмбах широкой дугой и ехать прямо на Байрот.
Судьба перечеркнула эти планы. Объезжая город, который штурмовали Сиротки, они нарвались на сильный конный разъезд, которому показались подозрительными. Разъяснения не помогли. Их арестовали и под вооруженной охраной доставили в штаб Сироток. К огромному облегчению всей компании они всётаки попали на знакомых и дружелюбных гейтманов. Встретил их невозмутимый как всегда Ян Колда из Жампаха и их старый товарищ Бразда Ронович из Клинштейна.
Тем временем штурм закончился, Кульмбах был уже взят и разграблен, сейчас готовились к поджогам, по крышам уже метался красный петух, полз и поднимался в небо густой дым.
– Нет, – ответил на вопрос Колда. – Нет, Рейневан, Нет у меня никаких сведений ни о каких паннах. Да и откуда? Это война. То есть один большой кавардак, с которым уже нет возможности совладать. На восток от нас надвигается Табор, значит Прокоп и Кромешин, на запад от нас внутренние войска Краловца и пражское ополчение Зигмунта Манды. А между нами действуют самостоятельные разъезды и отряды, рыщут банды, разрозненные группы, дезертиры…
Шарлей заскрипел зубами. Лицо Рейневана покрыла бледность. Бразда это видел.