Света и Камила
Шрифт:
— Иди же, отец, иди! — Яхия обнял Мустафу. — Ну, скорее! Мама и Камила ждут тебя…
Четыре танка показались в конце улицы. Два танка шли по мостовой, а два других — вплотную к домам, срезая двери и окна, перемалывая камни в порошок.
Яхия обернулся и увидел, что Мустафа скрылся за углом. Тогда он, оттянув далеко правую руку, рывком швырнул гранату под гусеницы танка.
Яхия не слышал взрыва, только в голове будто блеснул огонь — яркий-яркий. И всё…
26
Яхия
«Что со мной? — подумал Яхия. — Где я?»
Он оглянулся: справа и слева лежали и сидели люди. Коричневые от запекшейся крови бинты, разорванные галлябии и глаза, полные тоски. А на стене — большая карта и на ней два полушария.
«Школа, — сообразил Яхия. — Значит, я остался жив и меня сюда перенесли». Он попробовал встать — не получалось: голова кружилась, ноги не слушались и туман, туман плыл перед глазами.
Рядом стонал паренёк, совсем молодой, должно быть, школьник. Лицо его было какое-то пепельно-серое, рот чуть искривлён, через весь лоб и часть щеки шёл тёмный глубокий шрам. Яхия тронул его рукой — еле дотянулся:
— Больно тебе? Помочь? — Он увидел, что парню лет четырнадцать-пятнадцать, не больше.
— О себе подумай. Сколько времени без сознания был. А я ходячий, мне что. Избили только. Руку вот перебили — висит.
Мальчик показал правой рукой на левую. Она висела, будто была отделена от туловища и просто засунута в рукав.
— А они ещё в Порт-Саиде? — спросил Яхия.
— Пока здесь. Но уходят. Советский Союз предупредил интервентов: уходите! Русские не дадут нас в обиду.
«Ну, значит, уйдут, — подумал Яхия. Он всё чаще и чаще вспоминал маму, отца, Камилу. — Где-то они теперь? Что с ними?»
— Послушай, — тронул его Яхия, — как тебя зовут?
— Махмуд, — сказал мальчик.
— А как там квартал Эль-Манах? Ты не слышал? — Яхия приподнялся на локте. — Я хотел спросить тебя про свою улицу…
— Нет Эль-Манаха.
— Как так — нет?
— А так: сровняли с землёй.
Яхия вскочил. Его мутило. Туман сгустился вокруг, а пол медленно стал подниматься кверху.
Яхия Крепко сжал зубы и сделал шаг, держась за стенку двумя руками. Но руки эти соскользнули, ноги подогнулись, и он медленно сполз на землю.
Несколько дней он метался в бреду.
Махмуд снял со стены разорванную карту двух полушарий и, свернув её, положил под голову Яхии.
27
Однажды в школу, где находились раненые египтяне, вошли два иностранных офицера и человек в белом халате с красным крестом на рукаве, должно быть врач. Яхии дали лекарство и перевязали раны. Спустя несколько дней он стал подниматься и, опираясь на плечо Махмуда, ходил по комнате.
Египтян, которые могли сами передвигаться, отпустили совсем. Уходил и Махмуд. На прощание он обнял Яхию:
— Крепись. Они уходят
— Может быть, — сказал Яхия.
У него было такое ощущение, точно его били. Колено правой ноги вспухло и сильно болело. Он не мог стоять, не опираясь о чьё-либо плечо. Ноги держали его неуверенно: он шатался. А мысли в голове были только об одном: «Что там с мамой, с отцом, с Камилой? Как помочь им?»
И такая жалость, боль, страх за своих охватывали его, что хотелось бежать отсюда, добраться к своему дому, чтобы если и не увидеть их, то хотя бы узнать, где его родные, что с ними.
Особенно тяжело было Яхии в те дни, когда он остался без своего нового друга — Махмуда.
Теперь врач по нескольку раз в день навещал раненых, которые были размещены в школе.
— Доктор, — просил Яхия, — выпустите меня, Мне бы только костыль. Я доберусь к своим. Поймите: я ничего не знаю о своей семье.
— Выпустить? Вы с ума сошли! Имейте в виду: у входа часовые и колючая проволока. Теперь это не школа. Вы в плену. — Сказав это, врач улыбнулся. — Да, дорогой мой, это не школа, совсем не школа. Но мы вылечим вас. Скоро повезём в госпиталь. Сделаем операцию и поставим на ноги. Вот так.
На следующий день Яхию повезли в госпиталь на операцию. В открытый грузовик вместе с ним сели два автоматчика.
Машина мчалась по улицам. Они казались мёртвыми. На тротуарах не было людей, в домах, которые сохранились, не было стёкол. Все магазины и лавки были закрыты ставнями.
Подъезжая к госпиталю, Яхия увидел сгорбленного старика в обвисшей галлябии, которая казалась пустым мешком. Ни повязки, ни фески на голове у старика не было. Ветер развевал седые волосы. Они свисали на лицо и на затылок. Старик шёл сгорбившись, опираясь на палку. Но при каждом шаге он чуть приподнимал будто вскидывал правое плечо.
— Абуя! — закричал Яхия. Он нагнулся к крыше кабины водителя и изо всей силы заколотил по ней кулаками.
Машина остановилась так резко, что Яхия упал на крышу кабины. Тут же он выпрямился, и глаза его встретились с глазами старика. Да, это был абу, что значит по-арабски «отец». Сомнений не могло быть. Но почему Мустафа смотрит на Яхию так, будто это незнакомый ему человек, будто он видит его впервые в жизни?
— Отец, отец! Ты слышишь меня? Это я, Яхия! Где мама, что с Камилой?
Старик улыбнулся, отчего и без того морщинистое лицо стало ещё более сморщенным.
— Картина, — сказал он. — Белые пароходы плывут к счастью. — И рассмеялся.
Холод пробежал по спине Яхии…
Машина тронулась рывком. Через минуту она остановилась у госпиталя.
С того момента, как Яхия переступил порог госпиталя, он словно попал в совершенно новый, неведомый ему мир. Белые стены, белые двери и окна, кровати, столы, стулья, занавески, одежда — всё одного белого цвета. Только пол тёмный, но блестящий, точно зеркало.