Светильник Божий
Шрифт:
— Извините меня, мистер Торн, — устало промолвила Элис, — но я не чувствую себя в силах обсуждать подобные дела сейчас.
Машина мчалась по пустой дороге, словно спасаясь от плохой погоды. Над сельской местностью нависло хмурое свинцовое небо. Внутри автомобиля становилось все холоднее — мороз проникал сквозь щели, забираясь под одежду.
Эллери, слегка притопывая ногами, обернулся, чтобы бросить взгляд на Элис Мейхью. Ее овальное лицо белело в темноте; она сидела неподвижно, опустив на колени стиснутые маленькие кулачки. Сидящий рядом с ней Торн уставился
— Черт возьми, скоро пойдет снег, — объявил доктор Райнах, весело надувая щеки.
Никто не отозвался.
Поездка казалась бесконечной. Удручающее однообразие пейзажа было под стать погоде. Они уже давно свернули с шоссе на ужасающую боковую дорогу, идущую на восток, и тряслись по ней между рядами лишенных листвы деревьев. Дорога была разбитой и обледенелой; лес, устланный ковром мертвых листьев, выглядел так, словно в нем время от времени бушевал пожар. Все вместе создавало подавляющее впечатление полного запустения.
— Похоже на брошенную землю, — наконец заговорил Эллери, подпрыгивая на сиденье рядом с доктором Райнахом.
Плечи толстяка опустились, выражая согласие.
— Местные жители так ее и называют — забытая Богом земля. Силвестер из-за этого очень злился.
Можно было подумать, что этот человек живет в глубокой и темной пещере, откуда он время от времени выходит, только чтобы отравлять атмосферу.
— Выглядит не слишком привлекательно, верно? — тихо заметила Элис. Было очевидно, что она думает о странном старике, жившем в этой глуши, и о своей матери, сбежавшей отсюда много лет назад.
— Так было не всегда, — откликнулся доктор Райнах, надуваясь, как лягушка. — Я помню, что в мои детские годы здесь было довольно приятно. Казалось, что это место может стать ядром густонаселенного района. Но прогресс прошел мимо, а пара лесных пожаров довершили остальное.
— Просто ужасно, — пробормотала девушка.
— Моя дорогая Элис, в вас говорит простодушие. Вся жизнь полна нескончаемой борьбы за то, чтобы приукрасить суровую действительность. Почему не быть честной с самой собой? Все в этом мире прогнило и, более того, стало невыразимо скучным. Если подумать, то в нем вряд ли стоит жить. Но раз уж вы должны жить, то вам приходится мириться с окружающими вас гнилью и скукой.
Старый адвокат, сидевший рядом с Элис, закутавшись в пальто, внезапно зашевелился.
— Вы философ, доктор, — буркнул он. — А я просто честный человек.
— Знаете, доктор, — не удержался Эллери, — вы начинаете мне надоедать.
Толстяк уставился на него.
— Вы согласны с вашим таинственным другом, Торн? — осведомился он.
— Кажется, существует банальное изречение, — проворчал Торн, — гласящее, что действия говорят куда красноречивее слов. Я не брился шесть дней, а сегодня впервые покинул дом Силвестера Мейхью после его похорон.
— Почему, мистер Торн? — воскликнула Элис, обернувшись к нему.
— Простите, мисс Мейхью, — пробормотал адвокат, — но всему свое время.
— Вы несправедливы к нам, — улыбнулся доктор Райнах, искусно объезжая выбоину на дороге. — И
— К этому причастна и моя мать, дядя Герберт, — заметила Элис с ноткой неприязни в голосе.
— Ваша мать, дорогая, — ответил толстяк, — явилась всего лишь дополняющим фактором. У вас все типичные черты Мейхью.
Элис промолчала. Ее дядя, которого она видела впервые в жизни, выглядел какой-то отвратительной загадкой; остальных, ожидавших их в месте назначения, она вообще никогда не видела и не особенно надеялась, что они окажутся лучшими. В жилах семьи ее отца текла дурная кровь — сам он был параноиком, одержимым манией преследования. Тетя Сара, сестра отца, судя по всему, мало чем от него отличалась. Что касается тети Милли, жены доктора Райнаха, то какой бы она ни была в прошлом, достаточно было одного взгляда на толстяка, чтобы понять, какова она теперь.
Эллери чувствовал покалывание в затылке. Чем дальше они забирались в эту глушь, тем меньше ему нравилось все приключение. Оно отдавало театральностью, словно чья-то исполинская рука оборудовала декорации для первого акта трагедии… Он тряхнул головой, отгоняя эти глупые мысли, и глубже закутался в пальто. Но все это выглядело чертовски странно. Даже самые жизненно важные средства коммуникации отсутствовали — не было ни телеграфных столбов, ни, насколько Эллери мог видеть, электрических проводов. Это означало жизнь при свечах, а он терпеть не мог свечи.
Позади клонилось к горизонту бледное солнце, словно дрожащее в холодном воздухе. Но Эллери не хотелось расставаться даже с этим негреющим светилом.
Они ехали по дороге, тянувшейся к востоку непрерывной дугой, подпрыгивая на ухабах, словно набитые соломой куклы. Небо становилось все более свинцовым, а холод все сильнее проникал в кости.
Когда доктор Райнах наконец пробормотал: «Ну вот, мы и приехали» — и свернул влево на узкую подъездную аллею, скверно покрытую гравием, Эллери вздрогнул от удивления и облегчения. Значит, путешествие все-таки подошло к концу. Он услышал, как на заднем сиденье зашевелились Торн и Элис, очевидно подумавшие о том же.
Эллери вытянул онемевшие ноги и огляделся. По обеим сторонам было все то же скопление деревьев. Он вспомнил, что, свернув с шоссе, они больше ни разу не сворачивали и не пересекали ни единой дороги. По крайней мере, заблудиться здесь невозможно, мрачно подумал он.
— Добро пожаловать домой, Элис, — промолвил доктор Райнах, повернув голову на толстой шее.
Элис пробормотала что-то неразборчивое; ее лицо было закутано до глаз побитым молью пледом, который накинул на нее доктор Райнах. Эллери взглянул на толстяка; в его тяжелом дребезжащем голосе слышались насмешливые нотки, но влажная физиономия сохраняла спокойное и любезное выражение.