Светлая и Темные и ужасная обложка

Ольга Гусейнова

Заметив, что я пошевелилась, женщина быстро затараторила, немного наклоняясь надо мной:

— Не волнуйтесь, миледи, рана заживает. Кризис миновал. Это чудо, что вы выжили. Вы перестали дышать, сердце не билось, даже свеча потухла. Я начала молиться за вашу душу, и в этот момент свеча сама... сама вновь загорелась. Неожиданно вспыхнула так ярко, высоко, а следом вы закричали и очнулись. Это настоящее чудо! И в нашей обители... Вторые сутки вас караулим, и вам с каждым часом становится лучше.

Я слушала загадочную женщину, а в душе нарастал страх и непонимание. Попыталась громко спросить, но получилось сипло прокаркать:

— Где я? И почему не в больнице?

Теперь пришла очередь

монашки округлять глаза и с непониманием смотреть на меня. Она осторожно произнесла:

— Простите, миледи, я не поняла, что вы сказали.

Надо мной неожиданно склонилась совсем молоденькая, даже юная, девушка, не старше шестнадцати лет. Одетая в старенькое, застиранное коричневое платье, которое туго обтягивало ее стройную, как мне показалось, чересчур худую фигурку. Ее голову тоже укрывал плат, но из белой ткани, похожей на лен. С тревогой всмотревшись в мое лицо, она приподняла мне голову и попыталась влить в рот немного воды. В горле действительно ощущалась пустыня Сахара, поэтому я сделала судорожный глоток, потом еще один и еще. Даже эти действия утомили невероятно, на подушку я опустилась так же с помощью девушки и закрыла глаза, пробормотав:

— Спасибо.

— Я не понимаю, что она говорит. Ты не знаешь, на каком языке сейчас говорит твоя госпожа? — голос монашки прозвучал недоуменно.

Затем я услышала мягкий журчащий голосок, который явно принадлежал девушке:

— Не знаю, сестра. Я тоже не понимаю, что она говорит. Может лихорадка окончательно повредила ей голову?

Мне стало страшно до ужаса. Страшно и непонятно, что, вообще, происходит. Где я нахожусь? Как сюда попала? Где врачи и папа? Паника накатила удушливой волной, вынудив глубоко вдохнуть. И вновь боль вернула здравомыслие и заставила успокоиться. Не открывая глаз, я попыталась правильно сформулировать вопрос и тут же провалилась в воспоминания…

***

Огромный каменный зал с длинными столами и лавками, за которыми пируют несколько мужчин, оглушительно звеня металлическими кубками. Вино льется рекой, доносятся крики служанок, которых распаленные охотой и пьянкой рыцари заваливают где придется и насилуют…

Я стою, не отрывая взгляда от пола, опустив руки и сжав кулаки, пряча их в складках платья. В голове бьется лишь одна мысль: «Не хочу слышать, не хочу видеть, не хочу, не хочу...»

Ехидный голос отца прерывает мои никому ни слышные стенания:

— Сафира, подойди ко мне!

Колени дрожат от страха, но ослушаться лорда Калема куда хуже. Посадит на хлеб и воду в темный подвал. Подхожу к его огромным сапогам, останавливаюсь, по-прежнему глядя вниз. Отец поднимается со стула и встает передо мной, возвышаясь, подавляя, угрожая... А я, дрожа от страха и упорно глядя в пол, жду…

— Ты опоздала, дочь моя! — раздается над моей головой. — Не встретила гостей, как полагается хорошей хозяйке. Нарушила правило. Хочешь, чтобы потом говорили, что драки Дернейские грубы? Не уважают соседей? Или ты проявила неуважение лично ко мне?

Пощечина опаляет щеку, от удара меня отбрасывает в сторону, на каменный пол, прямо в объедки, брошенные собакам. Их отец почему-то любит больше меня. А я ненавижу их, всех ненавижу. Особенно после того как отец, едва оправившись от нанесенных мамой ран, заставил меня смотреть травлю Алого, ее любимого коня. Этот урок я усвоила на всю жизнь: ни к кому и ни к чему нельзя привязываться.

А отец между тем издевательски советует:

— Береги голову, доченька, твоя красивая мордашка нам еще пригодится.

***

От жутких галлюцинаций меня избавили чьи-то ласково поглаживающие руки и мокрая тряпка, которой обтирали мое лицо. Я открыла глаза и смогла в упор посмотреть на склонившуюся надо мной уже знакомую

юную девушку со странными глазами. Кто она, почему заботится обо мне, почему у нее глаза такие? Мыслить ясно и уловить, в чем же их странность я была не в силах.

Девушка вновь приподняла меня за плечи, а монашка протянула глиняную чеплашку со словами:

— Миледи, выпейте бульона, вам должно полегчать, хоть немного. Вы уже вторую неделю ничего не кушаете. Кожа да кости остались. Теперь, раз все прошло, нужно обязательно кушать, тогда и сил прибавится. И выздоровеете быстрее.

Я послушно начала глотать, как тут же выяснилось, вкусный бульон, похоже, куриный. Выпив все до капли, даже облизнулась, и в животе сразу стало тепло и сыто. Силы оставили меня, и я вновь погрузилась в темноту, услышав довольный голос монашки:

— Ну вот, Ноэль, видно твоя госпожа выцарапала свою жизнь у смерти. Ест, значит идет на поправку.

Темнота, окутавшая меня, из уютной снова превратилась в жуткую, выворачивающую сознание наизнанку. Как всполохи, в моей памяти проявлялись все новые и новые видения. Темные мрачные подземелья замка, по которым я блуждала в видениях… вроде бы хорошо знакомые, а сейчас словно заново запоминала. Всплывали лица людей: конюхов, старой экономки, похожей на Бабу Ягу из сказки, пугливых горничных… Будто из фильма о средневековой Англии. Но лица у всех «персонажей» порочные, глумливые или пустые, со следами страдания, озлобленности на весь белый свет. Это не замок — сумасшедший дом. Гремели латы, ворота во дворе скрежетали, я видела множество разных ног, сапог, штанов, разноцветных юбок — шелковых и красивых или замызганных и поношенных. Мой взгляд почти никогда не поднимался выше талии, не отрывался от каменных плит пола. Я все блуждала и блуждала по замку, не в силах найти выход из этой чудовищной сказки-лабиринта. А вслед мне летел яростный рев отца: «Сафира... Сафира…» Кому он кричал: мне ли, этой девочке Сафире? Сложно понять.

Кто из нас непрерывно шептал: «Не хочу слышать, не хочу видеть, не хочу, не хочу...», определить было еще сложнее.

Глава 3. Обитель… не Пармская. Ноэль.

В нашем мире есть штука, называемая надеждой. Но знаешь, реальность намного хуже, чем можно представить. Поэтому ты должен стать сильнее.

Семейная игра (Kazoku Game)

Очнулась я, продолжая твердить это «не хочу!». И только спустя какое-то время, после того как пришла в себя, сообразила, что шепчу на загадочном языке, на котором говорили люди в видениях и монашка с девушкой. Значит их объединяет речь... язык, а может все виденное ранее тоже бред... галлюцинации от наркоза или высокой температуры. Несомненно, я в больнице, вот только открою глаза и — увижу белые стены, персонал в униформе… И все снова встанет на свои места. А может авария, автобус, Камаз и я, боль и тот разрыв, и то черное холодное, но странно живое пятно, вылетевшее оттуда, от которого несло сумасшедшинкой и мрачной радостью, и облегчением — все это глюки?

— Доброе утро миледи! Давайте попробуем покушать. Сестра Аниза снова приготовила бульон, раз он вам пришелся по вкусу.

Я резко распахнула глаза. На краешек моей кровати присела та же девушка в потрепанном платье старинного фасона — со шнуровкой по бокам. По-моему, она из него уже выросла, но по какой-то причине продолжает носить. Прилагая усилия, по всей видимости, сиделка, приподняв меня за плечи, подсунула под спину подушки, затем взяла с подноса, поставленного на деревянную, грубо сколоченную, табуретку, знакомую глиняную чеплашку и поднесла к моим губам. Не сопротивляясь, я все выпила, но ощущение голода все равно осталось, поэтому попросила: