Светлейший князь
Шрифт:
Капитан помолчал и поставил жирную точку:
— И казаков я бил без какой-либо быто жалости.
Несколько минут мы ехали молча.
— Я думаю, Ерофей, вот что теперь надо делать. Ты у нас получается единственный, кто в ратном деле понимает, — мое понимание здесь пока не совсем то. — Те, кто просто умеет из ружья палить и саблей махать не в счет. Самым первым и срочным делом сколоти полусотню. Два десятка, меняясь, должны идти в авангарде. Их главная задача разведка, я буду в основном с ними. Два десятка в арьергарде. Ты, в основном, я думаю там будешь.
— Ничего не скажу, просто согласен. Вот мы и доехали. Проверю-ка я наши дозоры, а то мало ли что.
Глава 6
Ерофей со своими бойцами поскакал наводить инспекцию, я же поспешил в лагерь. Увиденное меня просто обрадовало. Работа просто кипела и причем все было по делу и очень толково. Чувствовалась рука мастера, то есть хорошего организатора. Люди встречали меня с улыбками и абсолютно все кланялись в пояс. Мне это было конечно приятно и диковато, но вероятно к этому надо привыкать. 18-ый век на дворе, идеи всяких там равенств только-только стали проникать в массы.
Ничего критически не правильного я не увидел и решил пока не вмешиваться, а просто познакомится с ситуацией и людьми и заодно бегло осмотреть раненных и больных.
Человек двадцать под руководством кузнеца Василия Ивановича занимались подготовкой ходовой части: подковами лошадей, седлами и всем таким. Лукерья заправляла ревизией запасов продовольствия, в первую очередь зерна, сотни две женщин и старших детей проверяли его влажность. К моему сожалению влажного зерна оказалось достаточно много.
Фома Васильевич руководил подготовкой седельных сумок, упаковыванием в них багажа.
— Фома Васильевич, сколько у нас лошадей! — поинтересовался я.
— Почти четыре с половиной сотни. У нас своих было сотни полторы. Да благодаря семье Василия Ивановича еще разжились. У них лошадей тоже полторы сотни было. А пока шли, лошадок где прикупили, где в степи прихватили. Перед тем злосчастным боем у нас обоз был ого-го, лошадей раза в два поболее.
— А что случилось? — другую версию событий не вредно знать, особенно в моей ситуации.
— У нас сразу было много староверцев, особенно среди бывших казаков, а эти, степные Кузнецовы, вообще сколько лет попов не видели, — Фома Васильевич начал рассказывать с удовольствием, видно ему очень хотелось проинформировать меня по данному вопросу. — Ну иногда и бывали споры, глотки драли оё-ё. Но когда появился отец Филарет, все успокоились. Он сказал негоже друг на друга кидаться, надо жить в мире, уйдем в Беловодье, а там Господь управит.
Фома Васильевич сделал паузу и дальше заговорил с совершенно неожиданной мною злобой:
— Потом к нам прибились веткинские староверцы, сосланные в Сибирь. А тут еще освободили на свою голову смутьянов и разбойников, с ними некоторые веткинские сразу дружбу завели. И давай воду мутить, народ против Петра Сергеевича настраивать, захотели сами верховодить, — Фома Васильевич горестно махнул рукой. — А потом они начали безобразничать
Возмущенный воспоминаниями, Фома Васильевич несколько секунд даже не мог говорить и как хватал ртом воздух.
— Надо было от казаков отбиваться, а тут баб делить начали. Еле ноги унесли, обоз весь потеряли. Самые упрямые староверцы ушли. И осталось у нас лошадок четыре с половиной сотни. Хорошо телеги кузнецов, да Петра Сергеевича уцелели.
Фома Васильевич успокоился и продолжил рассказ:
— Если бы не кузнецы, всех лошадей потеряли бы. Они слово какое-то знают. Скотина за ними как привязанная через Енисей пошла. С нами еще алтаец Ванча был, он все с кузнецами вась-вась. Так вот Ванча походил по берегу и говорит, вот в этом месте надо плыть. И правда там почему-то течение слабже оказалось. — Фома Васильевич удивленно развел руками. — Там и переправились. Лошади сами плыли, десятка полтора самых слабых да жеребят на плотах с другой скотиной переправили. Потому и успели от казаков уйти. Ванча вот только пропал, — старик горестно покачал головой.
— А что за телеги? — поинтересовался я.
— Инструменты всякие, от станков там разное, что Петр Сергеевич с завода забрал, кожи много, — Фома Васильевич начал перечислять спасенное. — Четыре пушки. Да, слава Богу, зерно почти всё осталось. Правда подмочили его сильно. Но Лукерья вон говорит, не страшно, просушить можно.
— Понятно, — я решил сменить тему. — И когда выступать можно будет?
— Да вот как Лушка с бабами закончит зерно перетряхивать, можно и выступать. — Фома Васильевич неожиданно поклонился мне в ноги. — От общества тебе, Григорий Иванович, спасибо за тюки с мануфактурой, как на постой станем можно будет одежу какую-нибудь пошить. Добра то у каждого осталось то, что в котомке за спиной. Как зимовать ума не приложу.
— Надо дойти к концу июня. Тогда успеем к зиме подготовиться, — про лирику надо быстрее заканчивать и ближе к делу, время поджимает. — Каким порядком пойдем, есть план?
— Погодь, Григорий Иваныч, я могу что-нибудь и запамятовать, мне годов много, в голове уже дырки есть. Степка, иди сюда, — Фома Васильевич позвал мальчишку лет двенадцати, который молча свечкой стоял метрах в трех. — Это мой внучок, шустрый, а башковитый, — Фома Васильевич последнее слово произнес в растяжку и нараспев, покачивая головой. — Одно плохо, дробненький очень, а ведь уже пятнадцатый годок.
— Фома Васильевич, ты из-за этого сильно не переживай. Придем на место, я его быстро на откорм поставлю, — пообещал я, — он быстро о-о какой станет.
— Это хорошо было бы. Давай внучок рассказывай.
Внучок действительно оказался башковитым. Первым делом он доложил, что всего нас шестьсот тридцать шесть человек, сто восемьдесят шесть мужского пола, двести одна женского и двести сорок девять от двух лет до шестнадцати обоего пола. Четыреста пятьдесят три взрослых лошади, жеребята, коровы, быки, овцы, свиньи, козы и всякая птица.